Первый рассказ - Иван Сергеевич Уханов Страница 24

— Я больше всего на свете люблю тебя… и вареники с вишнями.

Посмотрела на него Галинка впервые всерьез. Да как! Обожгла глазами.

— Лопух ты, Василь, — вздохнула и встала.

А он и не заметил, как дивчина на него посмотрела.

— Завтра мы с Сашко в луга идем на сенокос. Может, придешь?

Усмехнулась Галинка.

— Может, и приду, — сказала и ушла от него, стремительная, гордая.

А утром, подоткнув полы своего сарафана, она спустилась в Черную балку, идя напрямки к луговине. Холодная роса приятно щекотала ноги, а тяжелевшие от влаги травы покорно ложились под Галинкиными ступнями, оставляя надолго ее след. Ох, хорошо утром, когда еще не взошло солнце, идти босиком по росе! И не думается ни о чем, и сердце не тревожат думы, и кажется, что сам ты растворяешься в прозрачных росах и врастаешь вместе с травами в теплый чернозем, дарящий живому и силу, и радость. Галинка быстро шла и улыбалась, и ноги ее до колен были мокрыми. Сейчас ей захотелось броситься грудью на траву и лицо омыть, как и ноги, росой. Громко смеясь, кинулась в травы, прижимая их к себе. Вся она вымокла. Платье прилипло к телу. Необъяснимая радость охватила ее. Она вскочила и побежала.

Выбежала из балки на широкую стежку и налетела прямо на парней. Шли Василь с Сашком в соломенных шляпах и с косами на плечах. Замерла Галинка. От неожиданности остановились и парни. Недвижимыми глазами смотрел Сашко на девку. Как будто впервые видел ее. Жгучие это были глаза. Загорелось у Галинки лицо. И она глядела на парня неотрывно, забыв о девичьей гордости.

— Вот и добре, что пришла. Это я ей вчера сказал, чтобы пошла с нами, — зашлепал губами Василь, объясняя Сашку появление Галинки.

— Тебя послушалась, Василю. Жинкой буду покорной, — сказала Галинка и пошла вперед, задумчиво наклоняя голову, осторожно ступая мокрыми ногами по пыльной дорожке.

Парни двинулись за нею.

Василь сиял и гордо косился на Сашка: вот мол какая у меня девка и красивая и покорная, сущий клад!

До луговины все трое не проронили ни слова. Бросили узелки с хлебом и салом в старом шалаше, сложенном из сухих, почерневших камышей; поднеси зажженный прут — вспыхнут, как свечка. Парни сняли рубашки и остались в шляпах и портках. Правили оселками косы… А Галинка, заплетая волосы, поглядывала на них. Сашко был выше и тоньше Василя. Мускулы на руках перекатывались под смуглой, почти цыганской кожей парня. Огромный лиловый шрам от пояса через смородиновый сосок пересекал грудь. Она подошла к парню и осторожно притронулась пальцем к зарубцевавшейся ране. Плечи парня дрогнули, как от удара, и руки обмякли.

— Что это у тебя? — спросила Галинка.

— Человече саблей побаловал, — нехотя ответил Сашко. И, может, впервые покраснел от застенчивости и девичьей ласки.

— Болит? — спросила Галинка.

Сашко отрицательно покачал головой и почему-то строго крикнул Василю:

— Пошли, а то роса сойдет!

А Галинка села около шалаша и, обхватив колени руками, зашептала:

— Ой, мамо, мамо, та я ж люблю его, комбедика, нецелованного, худобного!

А внизу луговины звенели косы, вздрагивали травы и молча, подкошенные, ложились на сырую землю.

Всходило солнце.

А вечером Галинка варила кулеш в старом котелке. Хлопцы лежали подле и курили высушенные на солнце и потертые в ладонях листики самосада, который был удушливее костерного дыма.

Кулеш вышел густым и жирным: крупу с салом варили. Дымком каша попахивала. Потом лежали на охапках сена у шалаша, сморенные дневной работой и пищей.

Василь сразу же уснул. Сквозь сон слышал только, как Галинка спрашивала Сашка:

— А какая же она, эта, коммуния? Под одним одеялом спать будут, что ли?

— Брешут это, — отвечал Сашко, — коммуния будет царством людской свободы. Забудут в ней о человеческих бедах. Все будут счастливы: и ты, и я, и весь трудовой люд.

— И Мотря рябая? — лукаво спросила Галинка. — Будто убогих и злых не будет?

— Мотря… подобреет она тогда, а доброта красит человека.

Проснулся Василь от дурного сна. Будто сидела у него на груди жаба и плакала человеческой слезой. Переел кулеша с салом, что ли? Галинки не было, Сашка тоже. Василь вылез из шалаша. Гасли последние звезды. Восток занимался светом. Вокруг тоже никого.

— Галинка-а-а! — закричал Василь.

Но никто не откликнулся.

Значит, Галинку увел Сашко. Не друг он, а вражина: девку сманил.

Тошно стало Василию. Поплелся обратно. Пошарил в шалаше. Нашел узелок. Поел сала с хлебом. И, обиженно чмокая губами, опять уснул. Спи, Василь, спи. В жизни зорек таких немного.

— Вставай, Василь, вставай, пора!

Над ним лицо Сашка с блескучими глазами. Не может проснуться Василь.

— Вставай, увалень, пора, — тормошит его друг.

И Галинка здесь, смеется звонко, радостно:

— Вставай, Василю!

Он слышит, как Сашко уже правит косу. Звенит и коса весело, остро, как Галинкин смех.

— Где была? — спрашивает у нее Василь.

— Я тебе не жинка, чтобы отчитываться.

— Галинка, — тянет с отчаянием Василь, — я ж люблю тебя!

— Ты и вареники с вишнями любишь, — смеется девка.

— Не смейся, Галю, я мужем буду, а Сашко в коммунию тебя запрет.

— А может, Сашко с коммунией мне люб больше дьяконовой хаты?

Зло бегают маленькие глазки Василя.

Не любит Галинка угроз, не любит и Василя.

— Постылый… — и отворачивается от парня.

На ночь ушел Василь в село. Его провожал Сашко. О чем они говорили, знает только набедовавшаяся за войну степь да глупые перепела, кричавшие с заходом солнца, что «спать пора», будто это — самое главное в жизни. Проспал Василь девку.

Вечерами мрачный ходил он по Олесиной поляне, а девчата хихикали.

— Василь, иди к нам, что мы, хуже Галинки? — В селе женихом он был видным.

А внизу, в ивняке, целовались Галинка с Сашком, целовались иногда на виду, бесстыжие, как две тени, бродили друг за другом. Но над ними не смеялись: одни Сашка уважали, другие побаивались.

Однажды веселую и грустную, насмешливую и улюлюкающую Олесину поляну охватила паника. Митрий Ляшко, проходя мимо кладбища, увидел привидение, ей-ей, оно бежало за ним. Несколько смельчаков приблизились к кладбищу и тоже видели, как что-то мельтешило промеж крестов.

Опустела поляна. Жившие у околицы боялись выходить из хат в поздний час.

И привидение осмелело. В полночь оно гуляло уже по Олесиной поляне. Парни с девчатами теперь не спускались по вечерам к Днепру. Хмурые, сидели парни у хат, курили крепкие цигарки, сплевывая сквозь зубы.

Сашко с Галинкой встречались теперь мельком. Иногда он подходил к Галинкиной хате и сидел с нею на скамеечке.

— Не сиди, не скалься с хлопцем,