Герберт Уэллс - Первые люди на Луне Страница 24

Мы оба делали судорожные усилия, чтобы повернуться, и, не успев в этом, сидели, глазея через плечо на диковинное явление. Сначала, по первому впечатлению, я подумал, что перед нами стоит какое-нибудь неуклюжее четвероногое с опущенной вниз головой; но вскоре разглядел, что это была тщедушная фигура селенита, с короткими и чрезвычайно тонкими, кривыми ногами, с головой, вдавленной меж плечами. Этот был без шлема и без верхней одежды.

Мы видели перед собой лишь темную фигуру, но инстинктивно наше воображение наделяло ее человеческими атрибутами. Я заметил, что он несколько сутуловат, что лоб у него высокий, а лицо продолговатое. Селенит сделал три шага вперед и остановился на минуту. Движения его были совершенно бесшумны. Затем он еще чуть-чуть подвинулся. Ходил он по-птичьи — ноги его ступали одна перед другой. Он вышел из полосы света, проникавшего через дверь, и словно утонул в тени. Некоторое время мои глаза тщетно искали его; потом я увидал его стоящим уже против нас в ярком свете. Однако, человеческие черты, какие я ему приписывал, совершенно отсутствовали. Передняя часть его лица как будто провалилась и представляла из себя впадину. Конечно, я должен был ожидать этого, но все-таки не приготовился, и такое открытие ошеломило меня. Казалось, что это совсем не лицо, а какая-то безобразная маска, похожая скорее на шлем с забралом… Я не умею лучше объяснить описываемое мною зрелище. Случалось ли вам видеть голову какого-нибудь насекомого в большом увеличении? Тут не было ни носа, ни малейшего выражения, все выглядело блестяще, жестко и окаменело, с выпуклыми, шарообразными глазами, которые сначала, на тени, я принял было за уши… Я пробовал нарисовать такую голову, но это мне решительно не удавалось. Главное затруднение тут — это полнейшее отсутствие выражения или, вернее сказать, полнейшее отсутствие перемен в выражении. Похоже было, как будто перед нами стоит и смотрит на нас машина. Таков был субъект, явившийся и уставившийся прямо на нас! Но если я говорю об отсутствии изменчивости в выражении, то это не значит, чтобы на лице селенита не было своего рода определенного, застывшего выражения, как есть своего рода известная мина у угольного ящика или у пароходного вентилятора. Тут выделялся особенно рот, вроде человеческого, на свирепо глядевшем лице…

Шея, на которой болталась голова, расчленялась на три сустава, очень напоминавшие короткие членики в ноге краба. Суставов в конечностях у селенита я не мог видеть: они были обмотаны чем-то вроде ремней или полосок какой-то ткани, составлявших единственную одежду нашего визитера.

В то время мой ум весь был поглощен мыслью о нелепой фигуре этого создания. Полагаю, что и селенит был изумлен — может быть даже, с большим основанием, чем мы. Только он, негодяй, не выказывал этого! Мы понимали, чем вызвано это свидание несовместимых существ. Вообразите, как были бы, например, поражены почтенные лондонцы, натолкнувшиеся на пару живых существ, величиною с человека, но абсолютно не похожих ни на какое земное животное и бегающих среди овец в Гайд-парке!

Такое же изумление должен был испытывать и он при виде нас, пришельцев с другой планеты.

Представьте же себе нас в нашем тогдашнем виде! Скованные по рукам и ногам, измученные и грязные, обросшие длинной бородой, с исцарапанными до крови лицами. Кавора вы должны вообразить в его велосипедных брюках, продранных во многих местах шипами колючего кустарника, в его егеровской рубашке из сосновой шерсти и в старенькой фуражке крикетиста, со взъерошенными волосами, беспорядочно торчащими во все четыре страны света. При тамошнем голубом освещении лицо его выглядело не красным, как обыкновенно, а совершенно темным; его губы и запекшаяся кровь у него на руках казались вовсе черными. Я, если возможно, находился еще в худшем виде, чем он, потому что был вдобавок ко всему осыпан желтыми спорами грибовидных растений, среди которых мне пришлось рыскать. Пиджаки наши были расстегнуты, штиблеты сняты и лежали у наших ног. Мы сидели спиной к фантастическому голубоватому свету, уставившись глазами в чудовище, какое разве только Дюрер мог измыслить.

Кавор первый прервал молчание, он начал что-то говорить, но у него страшно хрипело в горле, и он стал отхаркиваться. Тогда снаружи раздалось вдруг боязливое мычанье, словно какой-нибудь лунный теленок испугался чего-то. Мычанье закончилось пронзительным визгом, и снова кругом воцарилась мертвая тишина.

Селенит повернулся, юркнул снова в тень, показался на миг у входа, спиною к нам, и захлопнул дверь за собою. Мы опять очутились в таинственном мраке, наполненном странными звуками, во мраке, приветствовавшем наше печальное пробуждение.

Глава XIII

Мистер Кавор высказывает кое-какие соображения

Некоторое время никто из нас не говорил ни слова. В общем все, что мы навлекли на себя, казалось мне выше моего понимания.

— Они нас поддели, — проговорил я, наконец.

— А все этот гриб.

— А если б я не съел его, мы б ослабели и подохли.

— Мы могли бы отыскать шар.

Я вышел из терпения от упрямства Кавора и выругался про себя. Некоторое время мы молча ненавидели друг друга. Я барабанил пальцами по почве, находившейся у меня под ногами, и тер одно о другое звенья моих кандалов. Наконец, я вынужден был заговорить снова.

— Во всяком случае, что же вы думаете делать? — смиренно спросил я Кавора.

— Это — разумные существа, они умеют устраивать различные штуки и производят нечто. Эти огоньки, виденные нами…

Он запнулся. Было ясно, что отсюда он ничего не мог вывести.

Когда он заговорил снова, то признал только следующее:

— В конце концов они более человечны, нежели мы вправе были ожидать. Я полагаю…

И Кавор умолк, раздражая мое нетерпение.

— Да?

— Вообще я полагаю, что на всякой планете, где есть разумные существа, они имеют вертикальную грудную клетку и обладают руками и ходят выпрямившись… — Затем его мысли переменили направление. — Мы находимся некоторым образом внутри планеты, на глубине нескольких тысяч футов, если не более.

— Почему?

— Здесь холоднее. И наши голоса раздаются в соответственной мере громче. Ощущенье усталости также исчезло, и шум в ушах, и спазмы в горле.

Я этого раньше не замечал, но теперь убедился, что он прав.

— Да.

— Воздух сделался гуще; мы находимся, вероятно, на большой глубине, пожалуй, даже на расстоянии мили от поверхности луны.

— А мы ведь и не воображаем, что существует целый мир внутри луны.

— Нет.

— Да и как мы могли бы?

— О, мы бы могли, только ум любит действовать по привычке! — Кавор задумался на некоторое время. — Теперь, — сказал он, — это представляется само собою неоспоримым. У луны имеется, должно быть, множество пещер с атмосферою внутри их; а в центре этих пещер расположено озеро. Все знали, что луна имеет меньший удельный вес, чем земля, знали, что снаружи у нее не особенно много воздуха или воды, знали также, что это — планета, родственная земле, и невероятно, чтобы она имела иной состав. Масса трубчатого вида логически вытекала отсюда, ясно, как день; однако же, никто не признал этого факта. Кеплер, конечно… — В тоне Кавора послышался теперь интерес человека, напавшего на любопытный вывод в своих размышлениях. — Да, — проговорил он, — Кеплер со своими подпочвенными пустотами оказался в конце концов прав.