Александр Усовский - Книги лжепророков Страница 24

Одиссей проснулся от нежного поглаживания плеча — и, обернувшись, увидел хозяйку, по случаю утреннего пробуждения уже задрапированную в домашний халат.

— Вставай, Сашко! Пидэмо полэчымось! — Хозяйка улыбалась, в то же время продолжая настойчиво теребить его за плечо.

Да-а-а, повеселились… Одиссей приподнялся на локте, оглядел место давешней оргии. Молодухи уже свинтили, оставив после себя густой запах вчерашних событий; его одежда аккуратно висела на стуле — хотя, помнится, он вчера был раздет весьма решительно, с разбрасыванием предметов гардероба по углам. Что ж, опохмелиться — не опохмелиться, а чего-нибудь горячего выпить не мешало бы — хотя он вчера и старался пить поменьше, но всё же некая неуверенность в движениях имела место быть.

— Добре, сейчас встаю. — И глянул на хозяйку, в надежде, что та проявит деликатность и не станет лицезреть процесс его одевания.

Галичанка, как оказалось, была начисто лишена дурацких комплексов — увидев, как Одиссей беспомощно глядит на стоящий в углу стул со своей одеждой, она лишь махнула рукой:

— Та нэ журысь, одягайсь! Я тоби що, голого нэ бачила?

Одиссей хмыкнул. Бачить она, конечно, бачила, но ведь это было вчера… Впрочем, действительно, не до светских условностей. Чего это он, в самом деле? Дурака, блин, валяет. Принц датский, понимаешь, нашёлся…

Впрочем, как выяснилось буквально тут же, хозяйка не покинула его комнату из-за весьма практичных соображений — стоило ему откинуть одеяло и встать на ноги, как она, стремительно скинув с себя халат, прильнула к нему всеми своими немаленькими прелестями. Пришлось Одиссею из последних сил доказывать дружелюбной галичанке ту непреложную истину, что донецкие отлично понимают толк в обхождении с дамами…

Покинуть гостеприимный яворовский кров ему удалось лишь часам к десяти — благо, до Краковца было ехать всего ничего, километров пятнадцать, и уже минут через сорок он остановился у небольшого базарчика, по укоренившемуся уже на Украине обычаю расположенного аккурат у шоссе на въезде в Краковец — аборигены таким несложным путем пытались поднять уровень продаж своего немудрящего товара, главным образом — в надежде на лоховатого транзитёра. Получалось это у них, судя по решительному преобладанию числа продавцов над скудной стайкой покупателей — не очень. Что ж, Одиссей решил слегка стимулировать местную коммерцию — а заодно и поговорить о том, о сём с местными жителями. В конце концов, кто, как не местные жители, в курсе происшествий, имеющих место быть в их родном доме? А уж пропажа таможенного чиновника в таком захолустье — наверняка новость номер один, и её добродушные туземцы непременно донесут до охочего до жареных фактов чужестранца (и последующие полчаса показали, что он в своих расчётах не ошибся)…

Но кого назначить на должность языка? Горластых тёток, торгующих черешней, огурцами-помидорами да разными соленьями? Пожалуй, не стоит. Народ они, конечно, разговорчивый, да вот только на один достоверный факт вывалят на тебя полторы сотни его вариантов — и попробуй, разберись, где здесь правда. Хм, однако…. Тётки отпадают. Всякие сомнительные личности, торгующие разным хламом типа ржавых замков и "Огоньками" прошлого века — тоже самое; их забуревшие фиолетовые носы не оставляли сомнений в склонности их владельцев к дружбе с зеленым змием. А таковые в качестве источников информации бесполезны — сначала будут вымогать на "полечится", обещая сенсационные факты, а затем, залив за воротник — тут же перестанут вязать лыко. Дело известное.

Стало быть, нужен человек, не утративший признаки интеллигентности и не замеченный в алкоголизме. Вот его мы и станем искать!

Одиссей прошёлся по базарчику, рассматривая товар и его продавцов, и стараясь не поддаваться на проникновенные призывы купить то, без чего его дальнейшая жизнь будет безусловно сера, тускла и убога. Он про себя улыбнулся — умеют же люди играть на публику! Им бы в Большой театр…

Недалеко от входа на базарчик разложил свой товар мужик лет пятидесяти — судя по внешнему виду, из бывших интеллигентов. Его прилавок представлял из себя поставленный на-попа деревянный ящик, на котором была укреплена столешница от почившего в бозе журнального столика — заваленная разными значками, медалями, монетами и прочей фалеристикой, бонистикой и нумизматикой местного и заграничного изготовления. Пожалуй, этот человек — именно то, что надо!

Одиссей подошёл к продавцу — и, разглядывая наваленный грудой товар, вдруг среди разной ерунды типа значков "Победитель социалистического соревнования" и "Одесса — город-герой" — наткнулся глазом на парочку ременных пряжек явно германского происхождения — причём однозначно гитлеровской Германии. Ну-ну…

— Шо это у вас тут? — спросил он, одновременно извлекая из кучи хлама пряжку гитлерюгенда (оцинкованная, литая, на сегодняшний момент — редчайшая вещь, плюс к тому — с великолепно сохранившимся рельефом).

Продавец внимательно посмотрел на Одиссея — и, очевидно, почувствовав в нём потенциального покупателя, дружелюбно ответил:

— Вид нимцэв зосталось. Будэтэ браты?

— Скильки? — Одиссей помаленьку втягивался в шкуру украинца.

Продавец малость помаялся сомнениями — а затем, набравшись мужества, решительно произнёс:

— Як для вас — трыста гривэнь.

— Ого! — присвистнул Одиссей; что, впрочем, далось ему с большим трудом, ибо названная цена в шестьдесят долларов была где-то втрое ниже цены этой пряжки на московском рынке.

Продавец засуетился.

— Та я вам за тые ж грошы ось цию бляшку виддам! — и, умоляюще глянув в глаза Одиссея, продавец протянул ему еще один, пропущенный с первого разу, раритет — пряжку СА с круглой свастикой, тоже — крайне редкий экземпляр, в Москве стоящий никак не меньше двухсот пятидесяти долларов.

Хм, это я удачно зашёл — вспомнил Одиссей бессмертную фразу Леонида Куравлёва (он же, по сценарию — Жорж Милославский) из "Ивана Васильевича". Ну что ж, надо ковать, как говориться, железо, не отходя от кассы. Будем брать! Тем более — такая серьезная покупка, как ничто другое, способна посодействовать налаживанию близких отношений с типичным представителем местного населения — который, в предвкушении серьезного навара, аж колотился за своим "прилавком".

Одиссей достал бумажник, не торопясь, отсчитал нужную сумму, выдал её продавцу — и, уложив приобретенные пряжки в нагрудный карман курки, предложил почтенному негоцианту:

— Если у вас торговля не пострадает — то, може, выпьемо по чашке кофе?

Продавец иронично улыбнулся и пожал плечами.

— Та якый там гандэль? Бувае, цилы дэнь простоишь — тай йдэш соби дохаты, на хлиб не заробывшы… Пидэмо, тут у Мирона дужэ добрэ кофе! А вы, пробачьтэ, звидкиля будэтэ?