Михаил Башкиров - Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям Страница 24

- Так ты с ним подипломатичней, подипломатичней.

- Послушай-ка, любезный, у нас тут случайно с собой мешок ассигнаций, обеспеченных золотом самого Степана Петлюры. Можем запросто поделиться!

Пещера без промедления отозвалась:

- Изыди, сатана!

- А табачку турецкого, с ментолом, не желаете? продолжал вопрошать елейный искуситель. - Полфунта не пожалеем!

- Изыди, сатана!

- Водка "Смирновская", свежеоткупоренная, в граненом запотевшем стакане, без закусона!

- Изыди, сатана!

Я дернул Остапа за рукав:

- Не пора ли ему сменить пластинку?

Бендер временно отступил для совещания на вытоптанную мной запасную позицию.

- Судя по фразеологии, мы напоролись на религиозного отшельника-фанатика.

- Этот ни за что не откроет.

- Надо мыслить.

- Почем опиум для народа? - заорал я сердито, чувствуя, что пустые кишки вот-вот смерзнутся в ледяной смертельный комок. - Старец вшивый!

- Попрошу вас, штабс-капитан, в присутствии женщины не выражаться, - произнес вдруг Остап командирским строгим тоном и отвесил мне разъясняющий пинок.

- Так точно, господин полковник!

- Ваше монашество, поимейте сострадание, - Остап припал грудью к двери. - С нами несчастная женщина. Прекрасная роза, увядающая на пронизывающем ветру.

Отшельник не отзывался.

После повторного инструктирующего пинка я вспомнил роль.

- Шарман, оля-ля! Плезир, оля-ля! - запели мои стынущие губы, и, чтобы произвести более захватывающее впечатление своими амурными прелестями, я принялся вытанцовывать самый похабнейший канкан, задрав полы шинели. - А ба лезом! А ба лезом! А ба лезом!

Но, видно, перестарался.

Пещера отреагировала на мой концертный номер уже осточертевшим: " Изыди, сатана!"

- Кто тебя просил исполнять репертуар неопытной проститутки? - прошептал Бендер, обнимая меня за онемевшие плечи. - Приготовься, Остен-Бакен, сейчас я буду тебя насиловать.

- Это в переносном смысле?

- В самом прямом. Только прошу, не очень сопротивляйся, но кричи как можно громче, по-девственному.

- Постараюсь.

- Тогда поехали, - Остап ловко сшиб меня подножкой, опрокинул на спину и завалился сверху.

- Помогите! - завопил я во всю мочь. - По-мо-ги-те!

- Стенай, скотина, а то ухо откушу, стенай.

- Не надо! Не надо! Трусики порвете!

- Страсти подбавь.

- Больно! О, как больно! Бо-бо-бо!

И тут наконец дверь распахнулась, и в слабоосвещенном проеме возниклая худая фигура в белых подштанниках и бросилась к нам.

"Сейчас меня спасут от озверевшего насильника", пронеслось в моей голове, полуутопленной в сугробе вошедшим в раж Бендером.

"Все таки неприятно, когда по тебе энергично елозят, хоть и понарошку."

Но отшельник, мощно отшвырнувший насильника к порогу, сам резво оседлал мое уставшее, распластанное тело.

- Остен-Бакен, ползи сюда! - закричал Остап, проникнув в долгожданное жилье. - Скорей!

Из последних сил освободившись от бородатого, пропахшего ладаном, ерзающего старца, я на четвереньках рванул к теплу и свету. Но отшельник, вцепившись в ремень и карман шинели, благополучно вернулся на моей выдыхающейся тяге в неосторожно оставленную обитель.

Бендер, предварительно разувшись и раздевшись, деловито, без чтения морали и нотаций, растащил нас по разным углам, а сам забрался с ногами на лежанку, застланную тулупом.

- Неплохо отец устроился!

- Изыди, сатана, - сказал отшельник без особого энтузиазма и, пошатываясь, облачился в утепленную стеганую рясу.

Я, скорчившись, нежил переутомленный организм возле очага.

Остап продолжал уточнять детали.

- Поведай-ка, схимничек, нам, грешным , о своем прежнем житье-бытье. Небось - великосветский шкода, уставший от любовных похождений, лейб-гусар, дитя от морганатического брака?

- Изыди, сатана!

- Да ты, наверное, дедусь, обет дал? Так вот, я, облеченный данными мне новой властью атеистическими полномочиями, заявляю: Бога нет, не было и уже никогда не будет. Впрочем, ты сильно не огорчайся от этого научного факта. Главное, баб на земле (а не на небе) хватит и мне, и тебе, и вон тому заскучавшему с голодухи, разомлевшему от благостного тепла типу, поклявшемуся жениться. Ах, сколько сдобных, истекающих соком вдовушек наплодила кровавая година! Потешитесь на славу!

- Изыди, сатана, - сказал отшельник проникновенно и ласково и, отогнув персидский толстый ковер, вытащил из тайника крынку засахаренного меду и огромный ржаной, посыпанный тмином каравай...

Потом мы дружно и долго гоняли чай, настоящий индийский, с рафинадом.

Я как-то незаметно уснул на поленнице березовых дров, плотно уложенных в глубине пещеры, и пропустил самое интересное из агитационной лекции поймавшего вдохновение Бендера.

Утром выяснилось, что схимник осознал ошибку судьбы и готов отправиться со мной в изменившийся мир, а Остап, разобравшийся за ночь в механике отшельнического быта, решил наконец-то осуществить свою давнюю - еще со времен мистического членовращательного флигеля - мечту о затворнической жизни.

С рассветом, по свежей пороше, мы побрели паломниками, снедаемыми страстями, к железной дороге, к взбаламученному людскому морю, к счастью и горю, к выстрелам и песням.

Бендер же, проводив нас до шляха, бегом вернулся в пещеру, к недоеденному меду...

Глава 18

ЖИТИЕ ОСТАПА, ВЕЛИКОМУЧЕНИКА

"Побольше цинизма.

Людям это нравится."

О.Б.

Весной двадцать первого года я вернулся в тихую обитель, к добровольному схимнику Остапу...

Вырвавшись из-под гнета неудавшейся семейной жизни, оставив позади, как ненужное барахло, роковое несовпадение темпераментов, несоответствие характеров, разновалентность душ и нестыковку сексуальных наклонностей, я навсегда покинул город, взрастивший и вспоивший мою слабую, но упорную (в достижении некоторых близлежащих целей, не требующих надрывного мужества и ненормальной отваги) личность.

В скудном багаже моем сиротливо покоилась семейная реликвия - дедушкина астролябия: все, что унаследовал непутевый, заблудившийся на сломе эпох сын от безвременно скончавшихся с интервалом в три месяца (отец-мать) родителей.

Я устал от вздорной, взбалмошной, ищущей острых ощущений, как прирожденный революционер, жены. Мой расшатанный организм утомила чехарда властей и стабильная неопределенность моего гражданского статуса.

Мне хотелось юркнуть в пещеру к героически постившемуся Бендеру, приобщиться к его нетленной святости и вместе с ним денно и нощно предаваться изнурительным (икона, лампада, распятие) молитвам, обретая в физических лишениях и нравственных муках истинное благочестие, благолепие и безгрешность помыслов.