Юрий Тупицын - Инопланетянин Страница 24

- Рад вас видеть, полковник!

Пожимая сухую, энергичную, но не сильную руку советника, Мейседон замялся с ответом. Кейсуэлл, так сказать, понял причину этой заминки и непринужденно представился:

- Джон Кейсуэлл. В этом доме и его окрестностях меня обычно величают просто Джоном. Я не буду возражать, если и вы, Генри, будете называть меня именно так.

- Да, сэр, - с подчеркнутой шутливой почтительностью склонил голову Мейседон.

Кейсуэлл засмеялся и сделал широкий приглашающий жест:

- Прошу!

Поднявшись по ступеням, они через веранду прошли в гостиную. Пол в ней был устлан огромным, очень дорогим ковром ручной работы; Мейседон, бывавший на Востоке, понимал толк в таких делах. Традиционный для таких домов камин был сложен из подчеркнуто грубо обтесанных каменных глыб, решетка и все прочее оформление сделано из простого чугунного литья. Подставка у торшера и настенные бра - тоже чугунное литье, но литье гораздо более тонкое и декоративное. Стены гостиной отделаны светлым деревом, на стенах - несколько картин, мебель - того же дерева, только более темных тонов, судя по всему, очень удобная - не старинная, но отнюдь и не ультрасовременная. А вот радиотелекомбайн ультрасовременный! Причем и сама аппаратура, и шкаф, в котором располагалась солидная дискотека, оформлены тем же деревом приятной светлой расцветки. Удивительное дерево! На него хотелось смотреть и смотреть - светло-коричневый фон разной насыщенности с золотистым отливом, а на этом фоне причудливые завитки, овалы и звезды. Казалось, стены гостиной излучают тихий волшебный свет, словно они подсвечены изнутри, словно это не пласты древесины, а осколки небес некоей далекой таинственной планеты! Мейседон невольно замедлил шаг, любуясь великолепной отделкой гостиной - ни разу в жизни он не видел ничего подобного. По губам Кейсуэлла скользнула снисходительная, но вместе с тем и одобрительная улыбка.

- Это береза, - вполголоса пояснил он.

Мейседон приподнял брови.

- Береза? Я думал, какое-нибудь чудо тропиков!

- Береза, - с легкой гордостью пояснил Кейсуэлл. - Но не обычная береза, а карельская. В свое время ее называли царской березой. Красота погубила это дерево, небольшие рощи карельской березы сохранились лишь в самой Карелии да в Лапландии. Истинная, высокая красота - жестокая штука, Генри, она губит не только деревья, но и людей, особенно женщин.

Кабинет, куда вела дверь непосредственно из гостиной, был подчеркнуто строг, даже аскетичен. Стены отделаны матовым пластиком салатного цвета, пол паркетный, но вместо ковра - грубый палас, вся мебель, включая книжные шкафы и небольшой бар, правда, не металлическая, но подчеркнуто простая. Широкое окно с цельным стеклом приоткрыто, жалюзи подняты, но оконный проем в меру затенен старой липой. Шум зеленой листвы, переплетенный с разноголосым щебетанием птиц, создавал необычный для делового помещения звуковой фон. На стенах кабинета несколько превосходно выполненных черно-белых фотографий различного формата: сам хозяин под свежим ветром и ослепительным солнцем на румпеле швертбота, суровый старик аристократического вида - скорее всего, отец Кейсуэлла. А над самым письменным столом в продолговатой вертикально расположенной рамке изречение, начертанное красиво выписанными китайскими иероглифами. Заметив, что Мейседон разглядывает это произведение искусства с некоторым недоумением, Кейсуэлл пояснил с затаенным лукавством:

- Это девиз. Всякий раз, начиная сложную и ответственную работу, я выбираю афористическое воплощение ее сущности. В трудные минуты я обращаю к девизу утомленный взор и черпаю в проникновенных словах новые силы. Марксисты говорят, что идея, овладевшая человеком, становится материальной силой. В известной мере я разделяю это убеждение.

Разглядывая иероглифы, похожие на цепочку следов причудливой птицы, способной легко бегать по вертикальным стенкам, Мейседон с любопытством спросил:

- Как же звучит девиз вашей нынешней работы?

- Не только моей, но и вашей, - мягко поправил Кейсуэлл и чему-то тихонько, почти беззвучно рассмеялся. - Это бессмертное изречение принадлежит великому Конфуцию. Гласит оно следующее: "Трудно поймать в темной комнате кошку. Особенно, когда ее там нет".

Мейседон удивленно взглянул на советника.

- Не понимаю.

- Все в свое время. Генри. Садитесь, нет-нет, сюда, к столу. Надеюсь, вы понимаете. Генри, что все, с чем я сейчас познакомлю вас, является абсолютной тайной и не подлежит разглашению ни при каких обстоятельствах.

- Я работаю в аппарате министерства обороны и все время имею дело с секретами государственной важности, - с некоторой снисходительностью заметил Мейседон.

Несколько секунд, легонько покачивая ногой, обутой в мягкую замшевую туфлю, советник разглядывал сидевшего перед ним полковника. Лицо умное, волевое, твердая складка рта, подбородок несколько мягковат - бородку бы следовало носить Мейседону, этакую небольшую франтоватую бородку. Но, говорят, в Форт-Фамбле не жалуют бородатую молодежь, а по меркам высшей военной иерархии полковник молод.

- Забудьте о грифах и классификациях, полковник, - негромко, с ощутимым холодком в голосе вслух сказал Кейсуэлл. - В данный момент вы проникаете в совершенно иную сферу отношений и ценностей. Подчеркиваю, тайна носит абсолютный характер со всеми вытекающими отсюда и приятными самолюбию и огорчительными последствиями. Круг посвященных в нее настолько узок, что, скажем, установить виновника утечки информации не составит большого труда. Вам говорит о чем-нибудь второе августа? Как знаменательная дата?

- Которого года? - деловито осведомился Мейседон.

- О! Чувствуется военная закваска - прежде всего точность и определенность. - Кейсуэлл почти неслышно рассмеялся. - Второго августа 1939 года Альберт Эйнштейн направил тогдашнему президенту Соединенных Штатов Франклину Делано Рузвельту письмо, в котором утверждал, что уран может послужить основой для создания исключительно мощных бомб. Собственно, с этого дня начались работы по созданию "Манхэттенского проекта", реализация которого 16 июля 1945 года завершилась взрывом испытательного ядерного устройства в Аламогордо.

- Я знаю об этом, Джон.

- Верю. Но вряд ли вы знаете о том, что десять месяцев тому назад нынешний президент Соединенных Штатов получил от группы ученых письмо, которое было датировано весьма многозначительно и символично - вторым августа.

На этом воспоминания полковника Мейседона оборвались - сон сморил его. Уже засыпая, он умиротворенно подумал, что волноваться преждевременно: надо подождать утра, а там видно будет.