Брюс Стерлинг - «Если», 1999 № 06 Страница 24

Зато большое ускорение позволило нам сэкономить на обогащенных кальцием продуктах и препаратах, необходимых для нормальной жизнедеятельности организма при низкой гравитации, и, разумеется, меньше времени ушло на изнурительные упражнения с тренажерами.

Примерно через час после отлета с Джефферсона в кабине появился Далквист.

— Я думал, у нас будут другие пассажиры, — сказал он.

— Правда? Но Барбара ясно дала понять, что Паллада ее не интересует. Может, она и переберется на Марс, но…

— Нет, я имел в виду Хорнбайндера.

— Он э-э… внезапно заболел. И его друзья тоже. Причем совершенно неожиданно.

— Лучше бы вы этого не делали, — нахмурился Далквист.

— Почему?

— Возможно, такой поступок окажется не совсем мудрым, капитан.

Я перевел взгляд с экрана на него:

— Послушайте, мистер Далквист, не знаю, как насчет мудрости, но почему вы-то полетели с нами. Я думал, что вам не терпится вернуться в Марсопорт…

— В этом деле могут быть затронуты интересы «Баттерворт», капитан. К тому же я не тороплюсь.

— Хорошо. Но уж головорезы Роды мне здесь точно не нужны.

Больше он мне ничего не сказал.

Да мне, собственно, некогда было забивать себе голову его делами. Во время разгона я переговаривался с «Агамемноном». Корабль прошел всего в полумиллионе километров от Джефферсона, что по местным понятиям совсем рядом. Мы начали разгон, когда он еще не миновал астероид, и теперь летели вдогонку. Идея заключалась в том, чтобы перехватить корабль, одновременно уравнивая наши относительные скорости. А тем временем экипажу «Агамемнона» предстояло выполнить свою часть работы.

Когда мы оказались в пятидесяти километрах сзади, я перевел двигатель на минимальную мощность. Совсем его выключить я не осмелился. Термоядерный реактор запускается без проблем, зато ионные экраны могут отказать, когда остынут. И тогда, если их не почистить или не заменить, мы можем потерять до половины тяги — а нам она потребуется вся, до последнего дина.

С такого расстояния «Агамемнон» был неплохо виден в телескоп. Зато появилось медленно увеличивающееся яркое пятнышко: к нам на скутере летели капитан Джейсон Эверт-Джеймс и два корабельных инженера.

Ничего крупнее скутера у них на борту, разумеется, не имелось. Держать спасательные шлюпки для экипажа и пассажиров непрактично, поэтому на больших кораблях их нет. Политики на Земле уже целую вечность болтают о необходимости спасательных шлюпок на пассажирских кораблях, но у них этот номер не пройдет. Даже если такие законы примут, то как власти смогут обеспечить их выполнение? Полиции в космосе нет. Американские и российские ВВС держат несколько патрульных кораблей, но для эффективной полицейской работы их слишком мало, даже если бы кто-либо и признал их юрисдикцию. А мы не признаем.

Эверт-Джеймс оказался типичным корабельным капитаном. Прежде он летал на больших британско-швейцарских лайнерах. Ему пришлось перейти в «Пегас», когда его корабль кому-то продали. Крупные компании любят молодых шкиперов. По-моему, тут они ошибаются, но моего совета никто не спрашивал.

Капитан был высок и худощав, с подстриженными усами и седеющими волосами. Из кармана форменного комбинезона он достал большую трубку, которую сразу же раскурил, не спросив разрешения.

— Только не вздумайте курить на борту «Агамемнона»…

Его губы слегка дернулись. До улыбки это не дотягивало, но все же невозмутимость его лица оказалась слегка нарушенной.

Мы проследовали в кабинет, куда следом за нами явилась Джанет. Там сразу стало тесно. Я представил жену как врача и старшего офицера корабля.

— А большой у вас экипаж, капитан Кефарт? — спросил Эверт-Джеймс.

— Только мы и дети. Мои старшие сыновья сейчас на вахте.

Его лицо даже не дрогнуло.

— Гм, они опытные кадеты, как я полагаю? Что ж, давайте приступим. Мистер Хэпли сейчас расскажет, что нам удалось сделать.

А сделать они успели немало. Среди груза корабля имелись прутки из какого-то дорогого сплава. Почти все они были перемещены вперед и использованы для укрепления носовой части корабля. Это хорошо, именно ему предстояло выдержать сильную нагрузку при торможении.

— Нам, однако, не удалось как следует их приварить, — сообщил Хэпли, молодой третий инженер лайнера, сам еще в недавнем прошлом кадет. — У нас не хватало энергии, чтобы производить сварку и одновременно поддерживать работу систем жизнеобеспечения.

На экране напротив моего стола уже качалось слегка расплывчатое изображение «Агамемнона». Лайнер напоминал гигантскую гидру или плетку с тремя короткими ремешками, торчащими из рукоятки. «Ремешки» медленно двигались. Я ткнул в изображение пальцем:

— Корабль все еще вращается.

— Да, — хмуро подтвердил капитан. — Так мы добываем энергию. Раскрутили корабль двигателями ориентации и теперь. снимаем электроэнергию с мотора маховика, пока вращение не прекратилось.

Здорово сработано! Кораблю обычно придают вращение, раскручивая электромотором огромный маховик. Но поскольку любой мотор одновременно является генератором, люди капитана сумели отыскать способ получения дополнительной энергии для системы жизнеобеспечения.

— А вы сможете продержаться некоторое время без этой энергии? — спросила Джанет. — Иначе вращение сильно затруднит перемещение реакционной массы.

Мы уже объяснили им, почему не хотим выключать наш двигатель. Пока корабли не состыкуются, «Рогатка» никак не сможет снабжать «Агамемнон» энергией.

— Конечно. Часть нашего груза — жидкий кислород. Мы сможем продержаться без энергии часов двадцать — тридцать. Возможно, и дольше.

— Хорошо.

Я вывел на экран расчет курса.

— Вот что у меня получилось. Наш лимит по времени зависит о максимальной тяги «Рогатки». Для такого груза я задал отрицательное ускорение в двадцать сантиметров…

— Я не хотел бы давать такую нагрузку на нос, капитан Кефарт. Даже после его усиления.

Эверт-Джеймс взглянул на своих инженеров. Те мрачно кивнули.

— Меньше десяти нельзя, — напомнил я. — Иначе мы разойдемся с Палладой.

— Десять она выдержит, — сказал Хэпли. — Надеюсь.

Остальные снова кивнули. Я не сомневался, что они сотни раз обсуждали это, дожидаясь нашего прибытия. Я снова взглянул на график курса.

— В таком случае у нас есть максимум сто семьдесят часов на перемещение двадцати пяти тысяч тонн реакционной массы. И мы не сможем работать непрерывно, потому что вам придется раскручивать «Агамемнон» для выработки энергии, а я не могу остановить двигатели…