Юрий Алкин - Цена познания Страница 25

Я взял пульт и уверенно нажал красную кнопку. Телевизор приветливо засветился ровным светом. Передо мной встала картина, которую демонстрировал Тесье. Огромная Секция Встреч. Те же статуи, живопись на стенах, гуляющая праздная молодежь. Пятый уже ушел. Шумные Вторая и Двенадцатый переместились на другой конец помещения. Теперь их внимание привлекало загадочное полотно, представлявшее собой невообразимое сочетание зеленых и желтых пятен. Обсуждение шло такое же серьезное, но уже с меньшим азартом. Азарта у них поубавилось уже через минуту после того, как Тесье потребовал сбавить эмоции. Оперативно здесь работают. Глядя на них, я сообразил, что Тесье допустил ошибку. И еще какую! Теперь я знал, что по крайней мере эти двое являются актерами..«И на старуху бывает проруха, господин руководитель проекта», – подумал я и, саркастически улыбаясь, начал осваивать пульт. Вправо, влево, приблизить… Камера рывками дергалась по помещению, Ну ничего, это дело времени. Все-таки до чего же приятные, доброжелательные лица у этих «бессмертных». Нет, эти ребята доносить не станут. Как-нибудь споемся. Умиротворенный, я нажимал податливые кнопки и с удовольствием наблюдал за тем, как движения камеры становятся все плавнее и плавнее.

На следующее утро, последний раз взглянув на себя в зеркало, я пунктуально явился в операционную ровно в девять. Меня приветливо встретили, осведомились, хорошо ли я себя чувствую, и сказали, что уверены в успехе операции. После этого моя роль заключалась в том, чтобы улечься на операционный стол, протянуть руку, в которую медсестра ловко и почти безболезненно воткнула иголку внутривенного наркоза, глубоко вдохнуть и с блаженным выражением слушать, как доктор Фольен считает: «Раз, два, три…» На этом я отключился.

Следующее воспоминание состояло в том, что я пытался понять, где нахожусь, почему все лицо у меня какое-то онемевшее и в какие белые полосы упирается мой взгляд, когда я смотрю вниз. После нескольких минут напряженных размышлений я наконец понял-, что нахожусь на кровати в своей новой комнате, белые полосы – это бинты, охватывающие все мое лицо, а какая-либо чувствительность отсутствует, потому что наркоз еще не перестал действовать. Затем в поле зрения возник довольно улыбающийся Фольен. Я было попытался открыть рот, чтобы спросить его, насколько хорошо прошла операция, но он предостерегающе приложил палец к губам.

– Вам лучше пока не разговаривать, – сказал он. – Швы еще очень свежие.

И заботливо поправив одеяло, добавил:

– Все прошло превосходно. Дополнительных операций не потребуется.

Я впервые слышал о том, что операция могла оказаться не единственной, но в голове у меня был такой туман, что думать об этом не было никаких сил. Я устало повел глазами вслед за уходящим Фольеном и тут же снова провалился в беспамятство.

Сейчас я в какой-то апатии. Делать ничего не хочется. Задумчиво прикасаюсь к забинтованной щеке и тут же отдергиваю руку. Прошло два дня с тех пор, как мне изменили внешность. Бинты с меня снимут через неделю, а пока что только освободили доступ ко рту. Бесчувственность лица давно прошла и сменилась неприятным щекочущим ощущением. Прием пищи, простой разговор, чистка зубов – все это сопровождается болезненными эффектами. Не говоря уже о зевоте. Кроме этого, донимает зуд за правым ухом. Тоненькая таблетка динамика покоится там, вызывая своим присутствием желание почесать шов. Удерживая себя от этого соблазна, я провожу время, наблюдая за своим «инкубатором», а также перелистывая книгу с портретами всех его жителей. Мне необходимо запомнить все лица к моменту выхода в свет. Очень хочется, чтобы эти несколько недель пролетели поскорее.

На третий день ко мне приходит неожиданный посетитель – Катру.

– Я люблю навещать своих учеников после операции, – сообщает он, усаживаясь возле моей кровати. – Мне нравится общаться с ними после того, как им все объяснили. Как вы себя чувствуете, Пятый?

– Неплохо, – слабо гужу я сквозь бинты.

– Не утруждайте себя подробными ответами, – машет он, как будто я рассказывал ему о своем самочувствии полчаса.

Затем поднимает мою книгу с фотографиями.

– Последний этап учебы, – комментирует он, потом аккуратно кладет книгу обратно на тумбочку.

Я не совсем понимаю, зачем он пришел. Катру изучающе смотрит на меня.

– Ну, как вам правда? – спрашивает он, какими-то интонациями давая понять, что вопрос это скорее риторический. – Предполагали ли вы такое?

Я отрицательно мотаю головой. Бинты трутся о подушку, отзываясь неприятным шумом по всей голове.

– Грандиозно, не правда ли? – с подъемом говорит профессор. – Не столько масштаб, сколько идея. Как смело, как дерзко, как необычно. И главное-то, идея ведь лежит на поверхности. Только никто до нас ее не подобрал.

Я пытаюсь выразить свой скептицизм взглядом, ртом и неопределенным мычанием. Очевидно, мне это удается, потому что Катру смотрит на меня и уже не так приподнято, но без всякого удивления и разочарования говорит:

– Насколько я понимаю, вы не разделяете моих восторгов.

Я несколько виновато пожимаю плечами – да, вот так, уж простите, не разделяю. Он закладывает ногу на ногу и продолжает:

– Вам, пожалуй, идея эксперимента кажется глупой, а сам эксперимент – бессмысленной тратой времени, усилий и денег. Не стесняйтесь, будьте откровенны. Вы же знаете, теперь вы нам гораздо нужнее, чем мы вам.

Выслушав мои нечленораздельные полуутвердительные звуки, профессор говорит:

– Да, конечно, это ведь так очевидно. Человек стареет, потому что его организм изнашивается. При чем тут психология? Ничто не вечно, всему приходит конец, бог дал, бог и взял, так устроен свет. Черепаха живет двести лет, собака – двенадцать, мотылек – один день, а человек, как говорит одно оптимистическое пожелание – до ста двадцати. Каждому созданию отведен свой срок. А мы тут пытаемся спорить с элементарными фактами и основами, не имея на то никаких серьезных оснований. Напоминает ваши мысли?

Я радостно киваю. Катру с любопытством смотрит на меня.

– Смерть, – задумчиво говорит он, как будто и не обращаясь ко мне, – старая, добрая, неизменная спутница жизни. Единственное пророчество, которое можно сделать, не будучи пророком, состоит в том, что через сто с лишним лет все люди, живущие сегодня на этой планете, будут мертвы. Единственная деталь, которую мы абсолютно достоверно знаем о своем будущем – это то, что когда-нибудь мы умрем. Ни в чем другом здравомыслящий человек не может быть стопроцентно уверен. Планы не исполнятся, начинания не завершатся, все жизнь пойдет наперекосяк, и только смерть не оплошает. Придет и заберет.