Виктор Тарнавский - Время жить (трилогия) Страница 25

Кир Калансис вздохнул. Мама Тэй по-прежнему считала всех мужчин независимо от возраста и положения малыми детьми, нуждающимися в заботе и опеке, и отвязаться от нее было невозможно. Да и не нужно.

– Проблемы, – медленно повторил Кир Калансис, устало помассировав левый висок. – Да, проблемы… Знаете, я никогда не боялся принимать решения, не боюсь и сейчас, но я чувствую, на мне лежит ответственность за всю страну. Это тяжело – всегда помнить, какова цена ошибки.

Он обвел взглядом сразу посерьезневших и замолчавших друзей.

– Да, стране нужны перемены. Я все вспоминаю, как прямо перед выборами ездил в Дондоэль. Никто туда не решился поехать, а я все же отважился. Это было просто страшно. Полумертвый город. Три четверти шахт закрыты, пятая часть жителей не имеет работы. Центр они еще умудряются поддерживать в хорошем состоянии, а окраины… Как после бомбежки. А рабочие поселки вокруг города? Все пусто, вымерло. А ведь это же земля Арлатон – наш первый промышленный район – первые заводы, железные дороги, шахты… Все мертво, все в запустении. Старые пласты выработаны, уголь выгоднее добывать на востоке – открытым способом…

Помнишь, Барк, мы тогда воевали против закрытия шахт? Безнадежно, конечно; шахты надо было закрыть. Но нас тогда не послушали – люди ведь не все разъехались, очень многие остались там – на мертвой земле…

И мы всегда гордились тем, что у нас самая низкая в Приморье преступность. А сейчас она растет, год за годом, все быстрее и быстрее. Не только в Арлатоне – везде, где люди теряют работу, а молодежь – возможность ее найти. И я помню, я разговаривал тогда с Керкисом, мэром Дондоэля. Получается заколдованный круг. Фирмы уходят, потому что боятся плохой конъюнктуры, запустения, преступности. Они уходят, и в бюджет города поступает меньше налогов, не хватает средств, чтобы противостоять запустению. Безработица вызывает рост преступности. А преступность и разруха заставляют прекращать бизнес следующие фирмы. И так без конца. Точнее, до полного конца.

Я тогда сказал людям: я не обещаю вам сразу, немедленно, никаких чудесных превращений. Но я хочу дать вам надежду. Надежду, что все изменится к лучшему. Всего лишь надежду… И они мне поверили. За меня в Дондоэле проголосовало шестьдесят пять процентов, больше только во Фраувенге. И я должен, я обязан что-то сделать.

Барк Негелис зашевелился, стремясь что-то сказать, но Кир Калансис опередил его.

– Подожди, Барк, не сейчас. Я читал твою статью. Я всегда прочитываю нашу газету, и я знаю, что ты сейчас хочешь сказать. "Бесчеловечность как государственная политика", так? Возможно, ты прав. Да, я тут много и хорошо говорил о помощи бедным и безработным, а вместо этого урезал пособия. Да, я решился на это! И не один ты проклинаешь меня, но я говорю всем, как сейчас тебе: пойми, людям нужна честная, достойная работа, а не подачки от государства! Я говорил про Арлатон, но ведь трущобы растут у нас во всех крупных городах. Даже в таких благополучных, как Самодонес или Фраувенг. Из-за этих пособий мы рискуем вырастить целое поколение, которое не умеет и не хочет работать! Да, наше государство достаточно богато, мы можем гарантировать любому прожиточный минимум. Но мы почему-то забываем, что все эти пособия мы забираем из кармана тех, кто работает и платит налоги. А налоги растут, теперь мы дошли даже до того, что сидеть на пособии уже иногда выгодней, чем работать! И люди сидят – годами. И превращаются в бездельников и люмпенов. А я хочу заставить их самих зарабатывать деньги, заставить уважать себя, в конце концов!

Кир Калансис закашлялся, и Барк Негелис сумел вклиниться в паузу.

– Стой, Кир! Ты уже не на трибуне. Я хотел только спросить – правда ли, что ты уговорил Трента из корпорации "Элано" построить новый завод электротехники в Торнединге под Дондоэлем?

– Правда, – усмехнулся Калансис. – Если будешь писать об этом, можешь сослаться на хорошо осведомленный источник в правительстве. По расчетам – около двенадцати тысяч новых рабочих мест, не считая занятых на стройке. По сути дела, это даже не строительство, а настоящая реконструкция всего района. Помнишь, мы как-то опубликовали проект о промышленных зонах будущего – технополисах? Что-то вроде этого. Дня через три я собираюсь туда поехать – мне, в общем, будет, что сказать по поводу начала этой стройки.

Да, ты меня перебил. Я говорил, что хочу заставить работать бездельников, но я еще хочу и дать работу тем, кто ее ищет. Хотя бы некоторым. Мы разработали большую программу. Определили кризисные районы, много разговаривали с мэрами городов, премьер-министрами земель, провели расчеты. Там, в Торнединге, я объявлю об этой программе. Сто восемьдесят восемь миллиардов на шесть лет. Реконструкция городов, строительство дорог, рекультивация земель, всяческие льготы тем, кто будет создавать рабочие места в кризисных районах. Мы объявляем войну трущобам! Порочный круг будет разорван!

– Ты очень веришь в эту программу? – спросила мама Тэй. Она всегда умела задавать точные вопросы.

– Да, пожалуй. Мне надо верить в нее. И надо убеждать всех, что все идет прекрасно, а жизнь меняется к лучшему. Но в том-то и дело, что я не знаю, правильно ли мы идем. И дело не только в этой программе… Стране нужны перемены, в этом у меня нет сомнений. У меня сомнения – дадут ли перемены желаемый эффект. Будет ли толк от такого искусственного повышения занятости, от поощрения мелкого бизнеса, от снижения налогов? Очень верит во все Морринсон. Он верит. Он двадцать лет твердил об этом, писал статьи и книги. А сейчас он счастлив. Он министр экономики, причем, очень неплохой министр, и может применить все свои теории на практике. А между тем, в бюджете на следующий год предусмотрен дефицит в шестьдесят миллиардов – впервые за десять лет и причем так много. А министр финансов Суарис, хотя и очень верит во все наши программы, тем не менее, предсказывает на будущий год инфляцию в восемь процентов – такого у нас тоже не было десять лет.

– Я понимаю, в чем дело, – размеренно вставил Костас Феланис. – Вы решились прямо вмешаться в экономику, и вмешаться так, как это не делал до вас никто в мире.

– Верно! – поддержал Калансис. – Никто! Во всем мире считается, что производители сами быстрее и лучше справятся с делом, чем неповоротливая государственная бюрократия. Во всех странах нашей цивилизации принято не отводить государству большую роль, чем роль судьи на поле, который строго следит за соблюдением правил, но не принимает участия в игре. У нас государство строило и строит электростанции, железные дороги, каналы и порты, контролирует стратегические отрасли наподобие финансов или военной промышленности, но никогда ранее ни у кого не возникало идеи сделать его одним из игроков. И ведь это у нас были и Гарт, и Баркенис, которые хотели полностью подчинить экономику государству. Мы-то не понаслышке знаем, что это такое!