Леонид Резник - Последний Еврей Страница 25

Не успели мы попрятаться по спальням, как вдали заголосили полицейские синены.

— Слава Богу! — сказал Моше, — сейчас они должны убраться.

— И вовсе не слава Богу! — возразил я. — Теперь самый простой путь для них, — не искать, а уничтожить все близлежащие дома.

— Как? Зачем?

— Как? По ракете на дом. А зачем? Чтобы с гарантией уничтожить меня.

— У тебя мания величия, — сказал Адамс.

Говоря честно, мания величия у меня наблюдалась еще совсем недавно, до пленения в Цфате и последовавшего за ним каскада абсурдных приключений. Теперь-то я излечился, но идея запустить по ракете в дом — совсем не плоха. Я бы, на месте Стражи, так и поступил.

— Эй, герои! — позвала Сара. — Солдаты уходят, можете возвращаться.

— Что это было? — спросил Каплински, — я даже не спрашиваю «кто». Что? Предупреждение? Операция по устрашению? Какой смысл был уничтожать нашу станцию?

Я ответил если не как самый умный, то уж точно, как самый запутавшийся.

— Думаю, что наши враги, как и мы, не до конца понимают, что происходит. Они боятся нас, но нарушить ход истории и уничтожить себя они боятся еще больше. А потому и действуют непоследовательно. Они уничтожили станцию, как потенциально опасную для них. Если бы мы выскочили, стреляя на ходу и взывая к отмщению, то отправились бы вслед за мини-автобусом: вверх и во все стороны. Если бы стали стрелять из окон — то же самое. Но у нас хватило ума затаиться, а у них не хватило ума взорвать двадцать-тридцать ближайших к машине домиков.

— Какой ты кровожадный, — сказала не кто-нибудь, а Веред.

— «На войне, как на войне», для стражников здесь все, во-первых, покойники, во-вторых — худшие из неверных, евреи. Но они боятся резких движений. Взрыв машины, — мелочь, спишут на уголовщину, на разборки «русской мафии», здесь же в основном выходцы из России живут, а на них всегда все плохое валят. Даже когда еврея из России убивает террорист, стараются придумать какую-нибудь гадость.

— Мне бабушка рассказывала… — Сара, наверное, вспомнила что-то о дискриминации евреев из Эфиопии, но я замахал рукой, требуя молчания. Мысли вслух (особенно мои) могли вывести на какой-нибудь верный путь.

— Но если кроме машины будут взорваны еще и дома, то это уже явный теракт, притом небывалой дерзости. От такого могут начаться стихийные демонстрации, может наступить правительственный кризис, досрочные выборы. Правительство падет…

— И Израиль не будет уничтожен?

Приятно, когда тебя слушают как порока. Было бы еще приятней, если бы я верил во все, что говорю.

— Откуда я знаю? Но стражники тоже не знают, потому и боятся. Нынешнее правительство Израиля и так сидит слишком слабо. А тут в Афуле, где недавно взорвали автобус, еще один жуткий теракт…

— Что за автобус? — поинтересовались одновременно Моше и Сара.

— А-а… что рассказывать. Машина со взрывчаткой врезалась. Конечно, пятьдесят пять лет спустя уже никто не помнит. Вас не тренировали перед отправкой на знание текущей обстановки?

— Конечно, тренировали, — Моше оживился, — премьер-министр Рабин, президент…

— Стоп-стоп. Хватит. Этот взрыв был после убийства в Хевроне. В пещере праотцев. Про это вам должны были рассказать.

— Что? — опять же хором изумились израильтяне из будущего. И так же, перебивая друг друга, переглядываясь и размахивая руками продолжили вместе. Не может быть! Мы ни о чем подобном не слышали. Что за теракт там был?

— Доктор Барух Гольдштейн застрелил несколько арабов во время их молитвы.

— Еврей арабов? — изумился Каплински.

— Это невозможно, — сказал, как отрезал, Моше. — Пещера праотцев — святое место. Никакой еврей, даже если он неверующий, не будет в ней стрелять.

Меня стал раздражать этот апломб. Тоже мне! Они там у себя в «плюс 55» считают, что все знают. Историки просто умолчали о таком факте, как событие в Хевроне.

— Невозможно, — подтвердила Сара, — Мы просматривали газеты за весь 1994-ый год. Никакого Гольдшмита, никаких убийств в Хевроне. Автобус в Афуле я могла пропустить, но стрельбу в пещере праотцев? Никогда!

За окном мигали синие фонари полицейских машин. Полиция вот-вот должна была приступить к визитам. В моем доме толпилось слишком много подозрительных людей с оружием и стояло слишком мало мебели, чтобы замаскировать их. Да и вид из-за отсутствия мебели совсем нежилой. Но то, что выяснилось сейчас, может быть, важнее всего. В благополучном варианте истории не было стрельбы в Хевроне и, возможно, взрыва в Афуле. А в моем…

Адамс додумался до того же и точно в то же время.

— Эли, а что ты помнишь из вашего прошлого? Все эти взрывы, стрельба… Они были?

Я открыл рот и тут же закрыл. Я хотел сказать, что только полный идиот мог при исламской диктатуре изучать подборки израильских газет из прошлого. Но попробуй расскажи об этом при Веред, грустящей об утраченном Израиле «плюс 132»!

— Сейчас попробую вспомнить. Я уже и сам об этом думал.

Что вспоминать? Шайтан! Что вспоминать-то? Да, я дорывался до фотокопий израильских газет, добытых спецами из Института Времени. Но на сколько минут я дорывался? Чтобы с помощью мнемотехники запомнить курсы акций и числа выигравшие в Лото. Какая пещера праотцев!

На улице еще кто-то промчался с сиреной. Надо было срочно прятать людей, а я тратил время на размышления. Итак, я знал только курсы акций. До вчерашнего дня моя информация стопроцентно совпадала с реальностью. Но биржа ведь связана со всеми важнейшими событиями. Все теракты, а уж особенно стрельба в Хевроне, должны отражаться на курсе акций. Что получается? Раз мои сведенья о бирже верны, то в нашем прошлом Барух Гольдштейн был и стрелял. У Сары и Моше — нет. Налицо разница. И попробуй сейчас разберись, где естественный ход событий, а где вмешательство… Чье? Когда кончится эта цепочка загадок? Для меня с самого начала вся история с Гольдштейном выглядела слишком подозрительно. А что если я сейчас совру? Пусть у всех остальных, а не только у меня, голова раскалывается от безответных вопросов.

— Не было в нашем прошлом Гольдштейна.

Совсем рядом с нами послышалась громкая речь. Спрашивали на обычном иврите, отвечали — с чудовищным русским акцентом.

— Сейчас всем прятаться. Остаемся только мы с Веред. Молчать до тех пор, пока я не дам отбой.

Несмотря на суету я все же продолжал возиться с головоломкой. Хотя, отвлекся на разговор, и ход мыслей изменил направление. Стража, Барух Гольдштейн, что было и чего не было… Надоело. Почему мы совершенно забросили другое направление? Будущую Российскую Империю? Какого черта русским понадобилось так срочно посылать за нашей машиной карательную экспедицию? И, еще интересней, каких пленных они так хотели освободить?