Сергей Синякин - Шпион божьей милостью, или Евангелие от ФСБ Страница 25

5

— Ловушка, — сказал Длиннорыл. — Хотел бы я знать, кто эту пакость придумал! Но только это не наши, они от омелы, как от ладана, бегут.

Измученные демоны сидели в кустах.

— Это местные, — продолжал развивать свою мысль демон. — Но как они о нас узнали? Предательством все это попахивает. Смоляк! Но я голову могу дать на отсечение, что нас местные ловят!

— Каким образом? — устало поинтересовался полковник.

— Хотят в Пентаграмму загнать. — Длиннорыл сел рядом с товарищем. — Слышал когда-нибудь о Пентаграмме?

— Откуда? — качнул рогами полковник. — У нас таким вещам не обучают. У нас, брат, диалектический материализм, идеализму в нашей школе места нет.

— Пентаграмма — это ловушка для беса, — объяснил Длиннорыл. — В виде пятиконечника. Когда пентаграмму замкнут, мы потеряем все свои особые способности, и нас, можно будет брать голыми руками.

Двигун посмурнел.

— И что же дальше? — вслух подумал он. — Сначала на тебя свои же охотятся, потом тебя в пентаграмму заталкивают. Одуреть от всех этих игр можно!

— Дальше зоопарк будет, — нехорошо ухмыльнулся» кривя рыло, демон. — Или анатомичка какого-нибудь университета.

Полковник затравленно огляделся и вдруг понял, что его вторая жизнь в буквальном смысле подходит к бесславному концу. И впереди ни чего не будет. Ни райских садов, ни золочёной арфы, фиников сушёных и тех не предвиделось. Да что там говорить, котёл с бурлящим кипятком теперь казался недосягаемым! Будут они с Длиннорылом скалить клыки в каком-нибудь естественно-историческом музее одной из европейских столиц. «Господи! — взмолился мысленно полковник Двигун. — Где же Ты, Господи! За Тебя ведь муки принимаю! За Тебя страдаю»!

— Ну что? — спросил Длиннорыл. — Пошалим напоследок?

— Что? — Полковник оторвался от невесёлых своих дум.

— Давай монахинь попугаем? — предложил демон. — Тут неподалёку где-то женский монастырь, я по запаху чую. Или давай вселимся в кого-нибудь. Всё равно ведь погибать!

Полковник Двигун хмуро оглядел демона. Тут с жизнью прощаешься, на благочестивый лад себя хочешь настроить, а этому рогоносцу пошалить захотелось, вселиться в кого-нибудь…

Вселиться в кого-нибудь… Он замер с уже открытой для ругани пастью. Вселиться! Он ещё раз обдумал предложение демона. А что? Отличная идея!

— Шалить так шалить! — неожиданно весело сказал он. — И с чего мы, дружище, начнём?

6

— Какое сегодня число? — Иуда скрипнул зубами. — В пыль! Вместе с сапогом его — в пыль! Проклятый архангел! Да разве это Божия тварь? Садист, ему в Аду самое место!

Он оглядел ставшие почти плоскими ступни.

— Лука, — повернулся он к одному из окружавших его апостолов. — А помнишь. Лука, как я вас всех обогнал? Там, в Гефсиманском саду?

«И тебя обогнал, и Варфоломея, хоть он и моложе был»…

Сын Божий склонился к Иуде:

— Что ты им рассказал?

— Ничего, — покачал головой тот.

Сын Божий довольно улыбнулся:

— Это ты молодец. Но в Раю тебе оставаться нельзя. Найдут — опять к костоломам отправят! Из зыбкой призрачности вынырнул Дух.

— Герой! — сказал Дух, помахивая бутылкой нектара. — Настоящий герой! Что ж ты в Иерусалиме так не держался?

Откуда-то с неба на плечо Варфоломея спланировал Голубь. Вцепившись красными лапами в плечо апостола. Голубь распушился, важно надул зоб.

— Видели бы вы физиономию Гавриила! — горлом засмеялся он. — Я на кипарисе сидел и злорадствовал. Вот уж физиономия у него была, братцы! Ты им ничего не сказал, Иудушка?

Склонив голову, он вцепился бусинками глаз в лицо Иуды.

Видно было, боялся Голубок, что Посланник Ада не выдержал райской пытки и выложил мастерам заплечных дел все ему известное о заговоре, но главное — о его, Голубя, в нём участии.

7

Главный экзорцист был в белой сутане. Одетые в чёрные рясы служки держали сумки, в которых находились пузырьки со святой водой из разных монастырей и церквей, святые дары, иконки, распятия и прочий необходимый для качественного изгнания бесов инструмент. В одной из сумок хранилась бутылка бычьей крови, которой во время обряда заляпывали сутану священника, чтобы сделать невидимую битву за душу спасаемого более осязательной.

Заперев двери, чтобы не пострадали невиновные, священник подступил к кровати.

Пациенткой была прелестная белокурая девочка лет четырнадцати. Она сидела на постели, грязно ругаясь на русском, итальянском и английском языках. Немецких ругательств демон, судя по всему, не знал.

— Изыди! — торжественно сказал экзорцист, выставляя перед собой серебряное распятие. — Назови своё имя, демон, и покинь тело дитя. Заклинаю тебя Святой Троицей, святыми дарами и именами архангелов! Убирайся в Преисподнюю, враг рода человеческого! Оставь душу ребёнка!

Девчушка ехидно обложила его солёными матросскими словечками сразу на трёх языках, показала язык и обессиленно замолчала. Удивлённый священник приблизился ближе и услышал негромкие голоса.

— Как ты думаешь, священник настоящий? — спросила девочка тенором. — Похож, — задумчиво признала она приятным баритоном после некоторого молчания.

В ребёнке было два демона. Экзорцист обомлел. До этого ему не приходилось сталкиваться с настоящими демонами. Самовнушения, психические расстройства, болезни, происходящие от расстроенных нервов, — с ними священник научился справляться. Но похоже, что в девчонку и впрямь вселились злые духи.

Экзорцист ошеломлённо отступил.

Служки неправильно истолковали его замешательство и украсили сутану старшего большим кровавым пятном.

— Мошенник, — разочарованно сказал тенор.

— Заклинаний не знает, а лезет изгонять! — гаденько захихикал баритон.

Теперь и служки услышали голоса. Они потрясение уставились на священника:

— Кто это, святой отец?

Священника звали Герман Бергер. Это был молодой ещё мужчина, несколько лет прослуживший в полиции, но разочаровавшийся в административном служении обществу и сменивший после того немало рабочих мест, пока вера не укрепилась в нём и не привела Германа в лоно христианской церкви, чтобы избрать тяжёлый и неблагодарный труд экзорциста. Судя по всему, это была стезя, по которой Бергеру предстояло идти до скончания жизни.

Вопрос служек он оставил без ответа. Знать бы самому, с чем они столкнулись! Герман вновь подступил к постели, но уже с иконой великомученицы Прасковьи, требуя, чтобы демоны назвали себя.

— Шарлатан, — грустно сказал тенор.