Владимир Титов - Шоу для кандидата в императоры Страница 25

— Ты очень хочешь спать? — спросил я Алину, когда мы поднялись на второй этаж и поравнялись с моей спальней.

— Нет, — тихо ответила она.

— Зайдем ко мне, посидим? — предложил я.

— Как хочешь.

Мы зашли и посидели.

— Можно признаться тебе в любви? — спросил я Алину.

— Только в стихах, — улыбнулась она. — И без заготовок.

— Можно и так, — согласился я.

Ты ведьма? Или провиденье?

Исчадье ада? Блажь небес?

Души заблудшего спасенье?

Или купивший душу бес?

Что обрету и чем рискую?

Дашь счастье мне ты или боль?

Что ждет меня: покой?

безумье?

Или позор перенесу я

От шутки, сыгранной тобой?

Готов на все. К воротам ада

Пойду с покорной головой, -

Не жить без твоего мне взгляда,

Боль от тебя — и та награда.

Терзай. Целуй. Убей. -

Я твой.

Володя, ты бесподобен! — восхищенно проговорила Алина.

Я хотел обнять ее, но… не успел.

— А вот это был экспромт! Самый настоящий! — радостно сообщил Принц, без стука ввалясь в комнату. В руках он держал свою толстенную сверхсекретную книгу.

Я заскрежетал зубами, сорвал с ноги туфель на деревянной подошве и запустил им в Принца. Тот растерянно пробормотал что-то о человеческой неблагодарности, потер лоб, на котором на глазах росла шишка от моего каблука, и удалился, хлопнув дверью. Дверной замок автоматически защелкнулся.

— Володя, ну зачем ты так грубо? — с укоризной прошептала Алина. — А вдруг он и правда инопланетянин?

— Чихать, — отрезал я. — Он мне надоел.

— Не надо осложнять межпланетные отношения.

— Они и так — сложнее некуда. Мы, похоже, не гости, а заложники. Может, нас завтра отравят, пристрелят или распылят на мезоны за ненадобностью или шантажа ради.

— Ты думаешь, дело может дойти и до этого? — испуганно прошептала Алина.

— Откровенно говоря, я вообще разучился думать за эти дни. Удивляюсь, как это еще умудряюсь не сойти с ума? Одна дуэль с президентом чего стоила! Абсурд!

Было уже далеко за полночь. Мы с Алиной болтали обо всем и ни о чем — так, кажется, обычно пишут в романах о влюбленных. Я чувствовал себя на седьмом небе — влюбился, как пацан!

— Прочитай еще что-нибудь, — в который уже раз попросила Алина.

Я начал экспромтом:

И пусть день первого свиданья

Последним нашим станет днем, -

Мы обжигаемся дыханьем,

Горим неистовым огнем…

Кончить стихотворение мне не удалось. Где-то что-то оглушительно громыхнуло, и я полетел куда-то вниз, кувыркаясь и вопя.

Хорошо, что мое "седьмое небо" оказалось лишь на втором этаже. Иначе я наверняка свернул бы шею…

13

Первое заседание Чрезвычайной Комиссии по изучению феномена Зоны состоялось далеко за полночь. Ждали прибытия всех ее членов: представителей правительства, виднейших ученых страны, военных и других экспертов. Прессу в миссии представляли пока только Александр Нестерчук и Анатолий Лазорев, как люди, имеющие самое непосредственное отношение к событиям, происходящим в Зоне.

Только что прибывшую группу членов Комиссии Иван Еванович Иванов — директор НИИ прикладной гравитации, и военные специалисты, занимающиеся Зоной с первого дня, коротко ознакомили с положением дел, накопившимися материалами, предварительными выводами.

После этого Комиссии были предложены на просмотр киноленты, отснятые за минувший день с вертолетов и аэростатов, патрулирующих границу Зоны. Съемка велась с использованием сверхмощных телеобъективов. На экране появился замок. Потом — крупным планом — терраса, на которой Владимир Перепелкин, разодетый в средневековые наряды, пил вино с похоже одетым юношей и двумя симпатичными девушками.

В нижнем правом углу экрана светились цифры, отмечающие время съемки. Извивалась, словно живая, цифра десятых долей секунды. Ей, бедняжке, за секунду приходилось менять свои очертания ровно десять раз.

— Удалось установить личности парней и девушек? — просил в мигающей полутьме палатки — просмотрового зала — кто-то из вновь прибывших членов Комиссии.

— Пока только двоих, — последовал ответ. — Парень черном камзоле — журналист Владимир Иванович Перепелкин. Корреспондент областной «Молодежки». Отдыхал в районе Зоны. Девушка с волосами цвета красного дерева — Алина Васильевна Гордёева. Инженер-технолог радиозавода. Занимается в авиаклубе. В момент возникновения поля оказалась на самолете Як-50 в Зоне. Потерпела аварию. Самолет полузатонул в озере у палатки журналистов — обнаружить его удалось на снимках, сделанных из космоса. На экране кортеж остановился у шара.

— Что за шар? — спросил кто-то.

— Гравимодулятор, — ответил директор НИИ. — Находится почему-то в рабочем режиме.

Как вы определили?

— Во-первых, светится, а во-вторых, видите — "вмораживает".

В этот момент на экране застыл в нелепой позе донкнхотообразный слуга. Но вот его за веревку вырвали из невидимой ловушки и подтащили к карете…

Эпизоды на экране менялись один за другим: перекресток, беседа Алины с бабой Ягой, шар, сооружаемый чертями.

— А это что за шар? — обратился из зала к Ивану Ивановичу кто-то из членов Комиссии.

— Судя по очертаниям и по агрегатам внутри его, строится еще один гравимодулятор.

— Зачем?

— Хотел бы я сам знать, — вздохнул директор НИИ. — Мы его в этом месте строить не собирались.

— А откуда агрегаты, оборудование, материалы? — . С наших складов.

На экране кортеж, постояв у шлагбаума, развернулся и поехал назад. Вдогонку черти открыли огонь из автоматов. Спикировал на убегающих Змей Горыныч. В кортеже началась паника…

Вошедший в палатку человек по-военному четко доложил:

— Товарищи члены Комиссии, в Зоне — ЧП.

Прекратил тихий стрекот кинопроектор. Вспыхнул свет.

У входа стоял майор, возглавлявший подразделение наблюдателей.

— Что случилось?

— Только что в двух километрах от поселка НИИ зарегистрирован взрыв. Замок исчез.

14

Приземление было не из мягких. От удара у меня перехватило дыхание, и я минуты две не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть — корчился на траве и что-то сипел. Но вот диафрагма ожила, камень, втесавшийся между желудком и легкими, растворился, и я наконец начал дышать: сначала микродозами, потом все глубже и глубже, пока дыхание не восстановилось. То же я ощущал однажды в детстве, когда в драке мне кто-то ударил в "солнечное сплетение" — "под дыхло", как мы говорили тогда.