Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны Страница 26

Лютенс включил компьютер и принялся перечитывать то, что ему скинули из Лэнгли и что он так и не удосужился внимательно прочитать, счастливый самим фактом – раз его просьбы исполняют, значит не списали. Не так прост мистер Лютенс, как, возможно, думает посол. И пугать его своими связями и возможностями не стоило. Послы ведь, кроме входящих в особый список, тоже расходный материал. Случится с ними может всякое, главное, чтобы своей безвременной кончиной (если такая вдруг случится, все под Богом ходим) они приносили необходимую пользу высшим интересам.

Ничего серьёзного ему о запрашиваемом объекте не сообщили. Да, такой «институт», а если точно, то «Комиссия», действительно был зарегистрирован положенным образом, в списке «иностранных агентов» не значился, платил положенные налоги, предоставлял по запросам различных государственных и неправительственных организаций, занимавшихся аналогичной деятельностью, какие-то справки, сводки и даже отчёты. И в то же время контент-анализ всей публичной деятельности «института» – это название нравилось Лютенсу больше – создавал отчётливое впечатление грандиозной мистификации. Реального смысла во всём этом не было никакого. Информации и исходящие из стен института «труды» представляли стопроцентный плагиат или компиляции множества книг и статей на любые оккультные темы. Прибыли этот проект не приносил и финансировался каким-то легальным, но тоже крайне сомнительным фондом. В заключение вниманию Лютенса предлагались версии, наскоро сформулированные каким-нибудь стажёром, мало что понимающим в серьёзной работе.

Первая – данный проект обыкновенная честная глупость богатых людей, повредившихся на паранаучных гипотезах вроде УФОлогии, телепатии и тому подобного.

Вторая – хорошо замаскированный и анализом не разгаданный способ извлекать деньги из легковерных и психически неустойчивых меценатов. Жалоб на действия института до сих пор не поступало, а финансовые потоки выглядели прозрачными, но есть ведь и такие древние методики, как расплата наличными или разного рода услугами, судить об их реальной ценности невозможно, как и установить сам факт оказания таких услуг кем бы то ни было.

Третья – всё это с большим умом и изобретательностью прокручиваемый проект по отмыванию «грязных» денег и финансированию каких-то других, в поле зрения компетентных органов не попавших тайных программ.

Четвёртая – институт – это «крыша» для криминальной или политической структуры, государственной или частной, и в этом случае требуется длительное специальное наблюдение за каждым буквально шагом каждого из сотрудников и прежде всего руководства.

Вероятность каждого из вариантов – почти равнозначная. Поэтому их оценку и выбор подходящего для разработки предоставляется запрашивающей стороне. Сам отдел, где готовился анализ, перспективным интерес к институту не считает. Точка.

Лютенс пожал плечами. Всё это может оказаться интересным, а может быть и пустышкой, но именно в данный момент, пожалуй, не слишком актуально. Не то было настроение, чтобы в момент очередного исторического перелома (а он словно бы подсознательно воспринимал происходящее именно как перелом, а не просто один из эпизодов бесконечной партии на «Великой шахматной доске», как выражался гуру американского неоимпериализма Збигнев Бжезинский) заниматься скучным просчётом вариантов. Особенно когда ничего изменить уже нельзя. Главное – господин Ляхов, слишком уж вовремя приехавший в Москву и первым делом вступивший в контакт с журналистом Воловичем, одной из ключевых фигур «заговора», заслуживает самого пристального внимания и персональной разработки.

Видимо, русская водка, изготовленная в третью смену с нарушением классических ГОСТов, продолжала своё парадоксальное действие на мозг, от природы не приспособленный к такого рода упражнениям, и долгие и упорные тренировки ничего тут были не способны изменить.

Не нами сказано: «Что русскому здорово, то немцу смерть». Тем более немцу, сильно американизированному и, значит, ещё более беззащитному перед тонким химизмом процессов, происходящих сейчас в его сером веществе между нейронами, аксонами и молекулами цэ два аш пять о аш, особым образом разбавленными водопроводной водой.

Лютенс вдруг решил, что лучше всего сейчас будет отправиться в город для личного, полевого изучения происходящего на его улицах. Вроде как уподобиться Джону Риду (не путать с Ридом же, но Дином, популярным в былые годы прогрессивным певцом), американскому журналисту, оказавшемуся в России в разгар большевицкого[74] переворота и написавшему ставшую весьма популярной во всем мире книгу «Десять дней, которые потрясли мир».

Сейчас, конечно, попасть в окружение теперешнего российского вождя (кем бы он ни был на самом деле) так легко, как Риду, не получится, времена другие, но личное присутствие на улицах принесёт гораздо больше пользы, чем тупое сидение в кабинете. А то, глядишь, и с кем-то из руководства «борцов за свободу» удастся выйти на безопасный контакт. Предусмотренным образом это, судя по всему, невозможно, а, как говорят русские, «на шермака»[75] – вполне возможно, потому что такие приёмы не входят в реестр предусмотренных контрразведкой методов.

Главное, Лютенс правильно соображал: состояние лёгкого подпития и не всегда адекватное поведение – самое то, что нужно на улицах только что пережившего (или ещё переживающего) подобие очередной революции города.

Тут разведчик сформулировал верно – революция имела место быть, потому что после случившегося вся жизнь в стране непременно поменяется, и отнюдь не эволюционным путём. Очень многое из того, что составляло основу политического и, если угодно, ментального устройства этого постсоветского режима, будет устранено отнюдь не вегетарианскими методами.

Американец, хоть и германского происхождения, много лет изучавший Россию как объект своих профессиональных занятий (так студент первого курса медколледжа изучает нормальную анатомию человека), оставался американцем и чисто физически не мог понять множества относящихся к российской действительности вещей[76], как бы ему этого ни хотелось и сколько бы русских книг он ни прочёл. Даже наизусть выучив Лермонтова, Печориным он стать не сумеет, главное – даже и не поймёт, зачем это вообще нужно вести себя столь странным образом. Верна и обратная теорема – глубоко изучив Драйзера, средний русский человек, не из «новых», не научится ведь думать и вести себя, как Фрэнк Каупервуд.