Роберт Сойер - Вспомни, что будет Страница 26

— Oui? — спросил Беранже, что означало «В чем дело?».

— Я хочу обнародовать информацию, — ответил Ллойд. — Хочу рассказать всему миру о нашей роли в том, что произошло.

— Absolument pas, — ответил Беранже. «Ни за что».

— Черт побери, Гастон, рано или поздно нам придется открыть карты.

— Вы сами не знаете, виноваты мы или нет, Ллойд. Вы не можете этого доказать — и никто не может. Телефоны надрываются, что и говорить. Наверное, каждому известному ученому сейчас названивают журналисты и спрашивают, что он думает о случившемся. Но пока никто не связал Флэшфорвард с нами и, надеюсь, не свяжет.

— О, перестаньте! По словам Тео, вы примчались в центр управления БАК сразу после Флэшфорварда. Вы с самого начала знали, что все вышло из-за нас!

— Я так думал, пока считал, что явление носит локальный характер. Но, узнав о его глобальном характере, сменил точку зрения. Думаете, мы были единственным учреждением, которое в этот самый момент занималось чем-то интересным? Я проверил. Японцы в своей лаборатории КЕК[22] проводили эксперимент, который начался всего за пять минут до Флэшфорварда; американцы в SLAC[23] тоже проводили серию столкновений частиц. Нейтринная обсерватория в Садбери зарегистрировала вспышку за несколько минут до семнадцати ноль-ноль. Примерно в это же время в Италии произошло землетрясение силой три целых и четыре десятых балла по шкале Рихтера. А компания «Боинг» проводила серию испытаний ракетных двигателей.

— В отличие от БАК ни КЕК, ни SLAC не способны выработать такое количество энергии, — возразил Ллойд. — А в остальных событиях нет ничего необычного. Вы хватаетесь за соломинку.

— Нет, — покачал головой Беранже. — Я провожу соответствующее исследование. Вы не можете быть уверены настолько, чтобы, положа руку на сердце, смело заявить, что во всем виноваты мы. И пока у вас не будет такой уверенности, вы не скажете ни слова.

— Я знаю, вы целыми днями перекладываете бумажки с места на место, но думал, что в глубине души вы все-таки остались ученым, — покачал головой Ллойд.

— Я и есть ученый, — отрезал Беранже. — И речь идет о науке, о серьезной науке, и о тех методах, которые в ней должны применяться. Вы готовы сделать заявление до того, как будут собраны все факты. А я нет. — Он умолк и сделал глубокий вдох. — Послушайте, — продолжил он, — вера людей в науку за последние годы здорово пошатнулась. Слишком много научных историй оказались фикцией. Слишком часто желаемое выдавалось за действительное.

Ллойд в упор посмотрел на Беранже, но ничего не сказал.

— Персиваль Лоуэлл,[24] которому на самом деле просто нужны были линзы посильнее или воображение поумереннее, утверждал, что видел на Марсе каналы. Но никаких каналов там не было. Мы до сих пор разбираемся с последствиями заявлений одного балбеса из Розуэлла, который решил, что увидел остатки космического корабля инопланетян, а на самом деле это был всего-навсего метеорологический зонд.[25] А Тасадей помните? Племя, обнаруженное в Новой Гвинее в тысяча девятьсот семидесятых? Дикарей, которые жили на уровне каменного века и в языке которых не было слова «война». Антропологи из кожи вон лезли, стремясь понаблюдать за ними. Но вот ведь незадача — это племя оказалось подделкой. А ученые хотели немедленно затащить дикарей на ток-шоу и даже не удосужились собрать побольше доказательств.

— Я вовсе не стремлюсь на ток-шоу, — буркнул Ллойд.

— А потом мы возвестили миру о холодном ядерном синтезе, — продолжал Гастон, не обращая на него внимания. — Помните? Конец энергетического кризиса, конец нищеты! Энергии больше, чем может понадобиться человечеству. Вот только до реальности было далеко. Просто Флейшманн и Понс[26] поторопили события. Потом мы начали болтать о жизни на Марсе.

Об антарктическом метеорите, в котором якобы обнаружены микроскопические окаменелости, а это будто бы доказывало, что эволюция начиналась не только на Земле, но и на других планетах. Но выяснилось, что и тут ученые бежали, так сказать, впереди паровоза. Окаменелости оказались вовсе не окаменелостями, а простыми камешками. — Гастон снова сделал вдох. — Сейчас нам надо вести себя осторожно, Ллойд. Вы когда-нибудь слушали ребят из Института исследований Сотворения Мира? Они несут полную чушь относительно происхождения жизни, но смотришь на аудиторию — и видишь: сидят люди, кивают, соглашаются с докладчиками. А креационисты[27] утверждают, что ученые понятия не имеют, о чем говорят. И они правы. В половине случаев мы действительно понятия не имеем, о чем говорим. Мы слишком рано раскрываем рот — лишь бы оказаться первыми. Но всякий раз, когда мы ошибаемся, всякий раз, когда объявляем, что добились прорыва в борьбе за излечение рака или решили фундаментальную загадку Вселенной, потом проходит неделя, год, десять лет, и нам приходится разводить руками: «Ой, простите! Мы не проверили факты, мы сами не знали, о чем говорили!» Так вот: всякий раз, когда случается такое, мы провоцируем астрологов, креационистов, нью-эйджеров,[28] всяких шарлатанов и просто чокнутых. Мы ученые, Ллойд. Мы призваны быть последним оплотом рационального мышления, надежных, воспроизводимых, неопровержимых доказательств, но при этом мы сами себе злейшие враги. Вы желаете выступить с открытым заявлением, хотите сказать, что во всем виноват ЦЕРН, что это мы переместили во времени сознание всего человечества, что мы способны предсказывать будущее, что мы наделены даром пророчества. Но я не убежден в этом, Ллойд. Вы считаете меня просто администратором, который хочет прикрыть свою задницу — и не только свою, а коллективную задницу сотрудников ЦЕРНа и наших спонсоров. Но это не так, то есть если уж до конца откровенно — это не совсем так. Проклятье, Ллойд! Мне ужасно жаль, вы даже не представляете, как жаль, что такое случилось с дочкой Митико. Мари-Клэр вчера родила. По идее, я не должен был сегодня сидеть на работе. Слава богу, к нам приехала ее сестра… Но здесь столько дел! У меня теперь есть сын, и, хотя ему всего несколько часов от роду, мне нестерпима мысль о том, чтобы потерять его. Что перенесла Митико… и вы… Нет, просто представить себе невозможно. Но мне хочется, чтобы мой сын вырос в лучшем мире. Я мечтаю о таком мире, где к науке относятся с уважением, где ученые основываются на подтвержденных данных, а не на диких рассуждениях, о мире, в котором если уж ученый выступает с докладом, то люди в аудитории слушают его серьезно, потому что он открывает им нечто важное, фундаментальное о принципах существования Вселенной, а не закатывают глаза и не говорят: «Ну-ну, интересно, какой такой у них на этой неделе великий прорыв?» Вы не знаете достоверно, со стопроцентной уверенностью, что ЦЕРН хоть как-то причастен к случившемуся… И пока вы… И пока я не буду иметь такой уверенности, никто не будет устраивать никаких пресс-конференций. Это ясно?