Игорь Росоховатский - Гость. Научно-фантастическая повесть Страница 26

— Мы переписали песню с его мага, — брюнет кивнул на «херувима». — Она пользуется у наших посетителей неизменным восторгом. Мы обращались в ВААП, чтобы узнать имя автора, но песня там не зарегистрирована. Вы не думайте, если автор объявится, мы готовы уплатить гонорар как положено…

— Как вам удалось записать песню на магнитофон?

— Это было там, — с готовностью ткнул музыкант в окно тонким длинным пальцем. — В санаторском парке есть глухая аллея. Я люблю на ее скамейках прослушивать новые записи. Однажды я случайно услышал, как какой-то отдыхающий учил робота этой песне. Он сказал ему: «Запомни, исполнишь ее потом женщине…»

— Вы знаете этого человека? — еле сдерживая волнение, спросил Тарнов.

— Нет.

Полковник достал из кармана фотографию.

— Похож?

Длинные пальцы музыканта схватили снимок, повернули его так и этак. Музыкант с досадой тряхнул головой, отбрасывая со лба длинные волосы.

— Кажется, похож. Но боюсь ошибиться… Он взглянул в огорченные глаза Тарнова и тоже огорчился.

— Потом я его видел еще раз, с женщиной. Ее зовут Аля. Приехала она не то из Белгорода, не то из Орла. Я несколько раз разговаривал с ней на пляже. Хотите, попробую изобразить ее. Я немножко рисую.

Он поспешно схватил протянутый лист бумаги и достал карандаш. Сделал несколько штрихов, но вдруг остановился, пораженный неожиданной догадкой. Он исподлобья взглянул на полковника и неуверенно спросил:

— Простите, может быть, автор этой песни — вы?

ЮРИЙ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Дни шли за днями, а от Юрия не было вестей, Аля устала ждать. Она твердила себе: «Ты сама виновата, ты поверила в несбыточное. Он не мог оставаться с тобой, глупая гусыня. Человек, которому ничего не стоит вылечить безнадежного больного, чьи мысли тебе непонятны, не может оставаться всю жизнь с тобой. Ну, что в тебе особенного? Рядовая женщина».

Ей хотелось говорить себе много обидных слов, свыкнуться с ними, чтобы погасить нестерпимую изматывающую тоску ожидания, не бежать сломя голову на каждый звонок в дверь.

На работе стало совсем трудно. Ее привыкли считать исцелительницей, в ее указания и предписания верили уже не только больные, но и врачи. Непосильная ответственность. Аля крепилась из последних сил. Вспоминала Юрины слова и невольно подражала ему. Самое странное было в том, что это удавалось. С удивлением Аля обнаружила, что за короткое время знакомства с Юрием научилась и в мыслях подражать ему. Каким-то образом появлялись неожиданные выводы из обычных фактов, и вопреки всему они подтверждались на практике.

«Кажется, он научил меня думать как он. Разве уже за одно это я не должна быть благодарна ему?»

Вскоре она убедилась, что дело не только в подражании…

Как-то она столкнулась со случаем прогрессивной мышечной дистрофии, миопатии. Когда-то эта болезнь, вызванная нарушением обмена веществ в мышцах, передающаяся по наследству из поколения в поколение, считалась неизлечимой. Потом с ней научились бороться и даже иногда восстанавливать двигательные функции.

И вот перед Алей юноша, пораженный через десятилетия болезнью деда. Его лечили в столичных клиниках и не излечили. Анализы по-прежнему были угрожающими, свидетельствовали, что после ремиссии наступит ухудшение. Она хорошо представляла себе, как его лицо снова будет становиться вялым, безвольным, как погаснут глаза. Аля много раз читала историю болезни, знакомилась с методами лечения и тщетно пыталась изобрести что-то новое.

В полном изнеможении она дремала дома в кресле перед телевизором. Передавали ревю из Франции. Это было то же самое кресло, в котором любил сидеть Юра. Внезапно в ее сознание ворвался знакомый голос: «Смотри на экран!»

В центре экрана среди танцующих девушек образовалось светлое пятно. Его границы стали быстро расширяться. Затем в пятне возникли контуры головного и спинного мозга. Вот они проступили четче, заполнились голубой краской, цифрами, символами формул. Некоторые цифры и формулы пульсировали, из них складывались уравнения, появлялись графики. Она поняла, что ей показывают участки организма больного и подсказывают способы лечения.

— Ясно? — спросил тот же голос.

— Это ты, Юра? — закричала она.

— Успокойся, малыш. Смотри на экран. Препарат в организме больного вызвал перестройку работы желез. А первичная болезнь давно излечена. Ты применишь прибор Сидорякина, но вибратор подсоединишь вот так…

Экран плыл в тумане.

— Я не запомню, Юра! — Аля размазывала по лицу слезы.

— Запомнишь!

— Когда ты приедешь? Я не могу больше!

— Потерпи еще немного. Мы скоро увидимся. Голос исчез, а пятно на телеэкране еще некоторое время оставалось. Потом стало размываться, очертания его становились нечеткими, их заслоняли танцующие девушки…

Она сделала все как он велел. Юноша стал быстро поправляться. Уже на второй день после первого сеанса лечения у больного прекратились судороги.

А на четвертый день поздним вечером приехал Юра. Три звонка — два длинных и один короткий — подняли Алю с постели. Она набросила халат. Пока спешила к двери, ей становилось то холодно, то жарко: казалось, что мебели в квартире слишком много…

Еще долго потом она боялась, что его приезд ей приснился.

— Ты почему молчишь? — спрашивала Аля. — Ты все еще там, далеко?

Она повторяла одни и те же вопросы. Он молчал, а у нее слезы подступали к горлу.

— У тебя есть семья? Ты женат? О ком ты думаешь?

— Вот, оказывается, как это бывает… — еле слышно произнес он.

— Что бывает? Не мучай меня, говори… — Она трясла его за плечи — Что случилось?

— Кажется, я влюбился в тебя, малыш. Какая-то сильная волна подхватила ее, подняла на гребне, закружила в неистовой радости.

— Это правда?

— Правда. Что-то странное со мной творится. Я не могу управлять собой, наблюдать за собой со стороны.

— Ты не должен оставаться наблюдателем. Это бывает с каждым человеком. Так и должно быть!

— С человеком… — повторил он.

Странным был его голос, настолько странным, что даже сейчас Аля это почувствовала. Она ощутила, что с этим словом связано что-то такое, о чем ему лучше не напоминать в эти минуты. Сами собой нашлись нужные слова:

— Ты первый настоящий человек, которого я встретила, — шептала она.

Снова и снова твердила она одно и то же, одни и те же слова, которые подсказывало ей чувство. В них воедино переплавились нежность и боязнь потери, детская беспомощность и материнская прозорливая забота.