Павел Вежинов - Антология Страница 26

Как я уже писал, процесс регенерации нервов развивался довольно быстро. И несмотря на это, нам пришлось просидеть около полутора часов, трепеща и замирая. И вот наконец сердце больного без всякого искусственного вмешательства начало нормально работать, и лицо его исказилось от боли. Мы тотчас же ввели ему болеутоляющее лекарство и снова принялись ждать…

Я не знаю — и тогда не знал, сколько прошло времени, пока больной открыл глаза. Мы одновременно спросили:

— Как вас зовут?

— Фишер, — ясно произнес он, но вдруг захрипел, глаза у него запали. Мы применили возбуждающие препараты, и наши усилия не оказались тщетными. Агония продолжалась несколько минут, а потом сердечная деятельность возобновилась вновь. Медленно и слабо, но сердце билось.

Измученные и усталые, мы сидели друг против друга, но неожиданно Фельсен вскочил.

— Какое имя он назвал? — закричал он так громко, что я вздрогнул. — Не Фишер?

— Да, — машинально ответил я, не понимая, в чем дело.

Фельсен наклонился, обшарил одежду больного — из-за необходимости срочного хирургического вмешательства у нас не было времени раздеть раненых — и вскоре вынул из верхнего кармана удостоверение железнодорожника. Оно было выдано на имя Вейлера. Фельсен посмотрел на меня, быстро подскочил к трупу, накрытому простыней, обыскал его карманы, затем начал рыться в бумажнике. Он вытащил оттуда несколько документов, заглянул в них и с неописуемым волнением протянул мне. Говорить он не мог. В документах стояло имя Эрнесто Фишера.

Мы оба разом рухнули на стулья, и в тишине я услышал, как Фельсен выдохнул:

— Удача!..

Измученные, мы вышли из лаборатории, предоставив живого и мертвого попечению наших сотрудников…

На другой день утром мне на квартиру позвонил Фельсен и сообщил, что переживший операцию, несмотря на все усилия и уход наших сотрудников, в три часа утра скончался. Немедленно произведенное вскрытие показало, что смерть наступила в результате повреждения мозга.

— Да, — ответил я. — Да. Жаль беднягу.

И вот в ночь после несчастного случая с диктатором я почти не спал. Все время думал о Вейлере-Фишере. Меня и теперь мучает эта мысль, я не могу от нее отделаться. Диктатор-президент лежит без сознания в институте, и шансы на его спасение весьма сомнительны. Во время заседания государственного совета я говорил откровенно, ибо настолько не уважаю эту банду, что не считаю нужным притворяться перед нею. Смерть ее вожака или хотя бы снижение его дееспособности и, что еще существеннее, духовной энергии были бы чреваты бесчисленными последствиями. Я ненавижу и презираю диктатора за подлость и множество злодеяний, которые совершили против моих товарищей и других людей демократических взглядов его палачи во главе с Диким кабаном.

18 ноября. Продолжаю дневник, датируя его для удобства по старому летосчислению. Так привычнее.

Диктатор все еще без сознания.

Не нахожу покоя. Мысль точит, грызет меня, перед глазами пляшут черные круги, хотя выгляжу я спокойным. Не знаю, что делать, меня охватывает тревога: состояние президента в любой момент может стать критическим, и я опоздаю. Весь государственный совет днюет и ночует в институте, они заняли самую большую аудиторию и прилегающие к ней помещения. Сегодня к вечеру с немалым трудом мне удалось проникнуть туда и вызвать для переговоров главного идеолога и заместителя диктатора. Общеизвестно, что оба являются главной опорой и приближенными диктатора; один представляет грубую скотскую силу, другой олицетворяет хитрую осторожность. Говорят, диктатор поддерживает равновесие, опираясь на две эти противоположные силы, что, во всяком случае, свидетельствует о его недюжинном политическом таланте.

Мы уселись в одном из соседних помещений. Прежде всего я попросил строжайшего соблюдения тайны, в чем оба меня тотчас заверили. Постараюсь по возможности буквально воспроизвести наш разговор.

— Господа, — сказал я, — в данный момент состояние президента страны стабильно, но в любую минуту оно может измениться к лучшему или к худшему. Мы сделаем все, что можем, но в интересах излечения я должен обратиться к вам с небольшой просьбой.

Оба внимательно слушали, руководитель пропаганды сделал рукой знак, призывавший меня продолжать.

— Хотя вы и не специалисты, но, вероятно, слыхали об отрасли науки, занимающейся процессом регенерации нервов. — Оба подтвердили, Кабан несколько нерешительно и с опозданием. — Суть этого явления, — продолжал я, — заключается в том, что до определенной степени мы способны побуждать нервную систему создавать новые клетки. Однако эти новые нервные области пусты, в них отсутствуют тот опыт и те знания, которыми заполнялись старые области с самого начала нашей жизни. Разумеется, мы не в состоянии дать новое содержание, но можем регулировать определенным образом тональность, характер сознания, «частоту колебаний», если позволено так выразиться — это наиболее близкое сравнение. Но для этого абсолютно необходимо детальное знание прошлого.

— Что вы имеете в виду? — спросил руководитель пропаганды.

— В этом и заключается моя просьба: я должен знать самым подробнейшим образом личную жизнь президента.

— Это немыслимо! — побагровев от гнева, прохрипел Кабан.

Очкастый теоретик успокоительно поднял вверх руку.

— Я думаю, вы понимаете всю трудность выполнения вашей просьбы, поэтому прошу мотивировать ее как-то более понятно, а не столь теоретически.

— Охотно, — ответил я. — Думаю, вы меня легко поймете. Вероятно, все мы бывали под хмельком, и нам знакомо это состояние.

Оба кивнули.

— Ну-с, мы также имели возможность заметить, как различно проявляется это состояние у отдельных люден. Один озлобляется, становится хамоватым, другой просто засыпает. Один становится милым, болтливым, другой мрачным и молчаливым и так далее. Есть масса всяких вариантов. И все же несколько главных типов можно перечислить в соответствии с их «частотой колебаний». Ясно?

Они снова наклонили головы, заместитель тревожно, идеолог с выжидательным интересом.

— Если человек находится в бессознательном состоянии, частоту колебаний нельзя установить никакими исследованиями или анализами. Вывести о ней заключение — и то лишь до некоторой степени — можно только с помощью исчерпывающего знания окружающей его обстановки и непосредственной среды.

Тут заместитель снова сделал протестующее движение, и ордена, покрывавшие его мундир, зазвенели. Я понял, в чем дело: уже долгое время темой разговоров служили своеобразные отношения, сложившиеся между ним, диктатором и любовницей диктатора, официально — «домоправительницей» президентской резиденции. По мнению одних, дама была близкой родственницей Кабана, другие считали ее бывшей возлюбленной заместителя, которую диктатор отбил у него, пользуясь своей властью. Как бы там ни было, но чему-то в этом роде заместитель был обязан своим положением… На лице могущественного идеолога промелькнуло ехидное выражение, словно подтверждавшее гривуазные слухи, однако оно свидетельствовало и о том, что оба правителя яростные соперники и смертельные враги и лишь жестокая и безжалостная рука диктатора удерживает их от того, чтобы они не вцепились друг другу в глотку.