Владимир Савченко - Алгоритм успеха (сборник) Страница 26

«Он уже почти всегда говорил и поступал с умыслом, поэтому ему трудно было поверить в чью-то искренность. Даже о девушке, которая по-настоящему полюбила его, он думал, что она лишь стремится выскочить за него замуж…» Петр Иванович стиснул челюсти. Было, было! И он испугался тогда, потому что у них могло получиться слишком уж по-настоящему, не так, как у всех. Ее звали Валькой, и было это… Э, было, да сплыло!

«Значительности ради он полюбил фотографироваться «на фоне»: на фоне дизель-электрохода «Украина», на фоне Главного Кавказского хребта, на фоне импульсного синхроноскопа…»

— Как бишь там дальше-то? — Петр Иванович полистал книгу, нашел: «…он-и Большой театр, он-и ростральные колонны, он с женой — и Петр Первый с лошадью…» — Постой, постой!

Не было в книге раньше этих слов «он с женой — и Петр Первый с лошадью»! Или запамятовал? Да нет же, не было, не мог он такую хлесткую фразу проглядеть или забыть. А вот она — есть. И действительно, имеется в семейном альбоме такая фотография, щелкнул их с Люсей фотограф-пушкарь в Ленинграде на фоне Медного всадника. Петр Иванович как раз сейчас, листая книгу, вспомнил об их прошлогодней поездке, и вот…

«Уф-ф! Уж не схожу ли я с ума? — Он отложил «Книгу жизни». — Эх, да не в этом дело, совсем не в этом. Выходит, я просто старался показаться себе и другим сильнее, чем я есть, умнее, чем есть, благополучнее и счастливее, чем я есть, — и здорово преуспел в этом занятии. А сам совершал обычные поступки под давлением обстоятельств, приноравливался, а не сопротивлялся. Принимал то, что со мной делалось, за то, что я делаю. «Двигал науку…» — не я ее, а она меня двигала, а я лишь выбирал легчайшие способы возвыситься над другими, оставаясь слабым, мелким и даже не слишком порядочным человеком. Был и остался слабым ребенком, которому, как и всем детям, хочется быть сильным или хотя бы казаться таким…»

Петр Иванович задумчиво взял книгу, открыл ее на последних страницах, прочел эти только что подуманные им мысли, которых в тексте прежде не был о, и даже не подивился этому обстоятельству.

«Почему же так получилось, что стыдно теперь читать о себе? Ну, детские годы-ладно, преобладает инстинктивная жизнь, рефлексия. Но ведь дальше-то я понимал! Чувствовал что к чему. Почему же мне, как маленькому, надо было все сказать, выразить словами: что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя? А если не сказано что-то чувствуемое, то, значит, его и нет, можно не принимать во внимание. А оно есть… И ведь мог бы прожить иначе, чтобы нечего было стесняться, нечего таить: читайте, люди! Но кто ж знал, что будет такая книга? Вот-вот, в этом и дело: тогда бы я расстарался… — Петр Иванович невесело усмехнулся. — А как мне теперь быть?»

Черт, и как раз сейчас!..

Его охватила тяжелая досада. Именно сейчас, когда наладились как будто приятные отношения с заместителем министра и когда при первом же случае перестановок в институте. у него есть верный шанс подняться в завотделы! А тут такое… И не вспомнилось Петру Ивановичу, что всегда его жизнь наполняли лихорадящие «как раз сейчас»: как раз сейчас, когда надо добиться хорошего назначения, как раз сейчас, когда надвигается сдача темы, как раз сейчас, когда подходит очередь на квартиру, как раз сейчас, когда надо двигать диссертацию… — и вечно он был в мыле от житейской гонки. «Как-раз-сей-час, как-раз-сей-час», — отстукивал по незримым рельсам вагон его жизни, создавая иллюзию, будто смысл только в движении, и чем быстрее движение, тем больше смысла.

III

На следующий день весь в таких растрепанных мыслях Петр Иванович отправился на работу. Хоть появился он, как и подобает вернувшемуся из командировки, с солидным опозданием, ни один прибор в его лаборатории не был включен, а инженерно-технический состав покуривал у вытяжного шкафа и обсуждал подробности вчерашнего хоккейного матча.

— Вот это был проход! — звучал сильный голос младшего научного сотрудника Сычова. — А какой пас!.. Здравствуйте, Петр Иванович! С приездом!

Минуту спустя в лаборатории кипела работа.

То, как при его появлении сотрудники порскнули по рабочим местам, на некоторое время вернуло Петру Ивановичу самоуважение. Он бодро взялся за дела: составил и сдал отчет о командировке, заполнил розовый бланк расходов, снес его в бухгалтерию, завернул с главному инженеру рассказать о поездке. Главный его душевно приветствовал. «Да, — подумал Петр Иванович, — а что-то будет, когда он узнает?» Потом вернулся в лабораторию, пригласил к, своему столу ведущих сотрудников, принялся выяснять, что в его отсутствие делано. Сделано было мало, причины у всех были сплошь уважительные, голоса — оправдывающиеся. Петр Иванович хотел распечь, но снова подумал: «А что 5удет, когда они узнают? А ведь узнают…» — и отпустил ведущих с миром.

«…И был у него тот озабоченный, захлопотанный и слегка испуганный вид, который присущ руководителям, не уверенным в своем праве руководить», вспомнил он подходящее место из треклятой книги и приуныл. Чувство содеянной над ним несправедливости снова одолело его. «Ну почему про меня? За что?..»

Зазвонил телефон на столе.

— Да?

— Петр Иванович? Здравствуй, с приездом! Это Колесников беспокоит.

— А, привет, спасибо! — Петр Иванович насторожился.

— Я слышал, Иваныч, тебе лаборанты нужны. Хочу порекомендовать одну дивчину. Она у меня работала по хоздоговорной теме, да кончили мы эту тему, сдали — и пристроить мне ее больше некуда. А девчонка работящая, смышленая не пожалеешь. В вечернем институте занимается.

— Угу… Ну, пусть зайдет. Поговорим. Если она нам подойдет, отчего же не взять! — сказал Петр Иванович, заранее зная, что не будет этого, не возьмет.

— Лады! Я ее сейчас пришлю.

Петр Иванович положил трубку, нервно постучал 1альцами по стеклу. «Вот оно что…»

«…Три месяца назад Вася Колесников, молодой парень, новый заведующий поисковой лабораторией, весьма звучно выступил на открытом партсобрании с критикой практики принудительных соавторств. В институте об этом давно толковали все, все негодовали, рассказывали, какие беды обрушиваются на тех, кто уклонился включить «вышестоящего соавтора» в свои статьи или заявки: неповышение в должности, сдвиг в хвост квартирной очереди, плохое обеспечение темы и т. п.

Но это было застарелое, привычное карманное негодование. Привыкли втихую возмущаться: пока так делали все и все помалкивали, это казалось нормальным. Когда же Вася Колесников выступил — и выступил крепко, с фактами ничем не оправданных соавторств директора, его заместителя по научной части, главного инженера, — и тем поставил себя в нравственно более высокую позицию, то очень многие почувствовали искреннее и острое, как рана, возмущение… против него. Как, он ставит себя выше других, принципиальнее других?!