Андрей Столяров - Сад и канал Страница 26

Меня поторапливали: Давай-давай!.. — Народ по коридору шел довольно густо. Честно говоря, я не ожидал, что будет столько народу. Стрелки настенных часов показывали три минуты четвертого. Совещание в актовом зале, наверное, уже началось. Но я все-таки заскочил в закуток перед секретариатом и, не обращая внимания на удивленно выпрямившуюся Лелю Морошину, не здороваясь, не говоря ни слова, повернул к себе черный городской аппарат.

К счастью, телефон сегодня работал. Маргарита сразу же схватила трубку.

— Ну как? — спросил я.

— Звонили еще два раза, — ответила Маргарита. — То же самое: сплошные угрозы и брань. Если я тебя не представлю, то обещают со мной разделаться. Слушай, я боюсь оставаться одна…

По голосу чувствовалось, что она еле сдерживается. Скрипнув зубами, я покосился на Лелю. Леля кивнула мне и ослепительно улыбнулась. Она прислушивалась к разговору и не считала нужным это скрывать.

Впрочем, она была по-своему права. Я отвернулся. Маргарита ждала, и в трубке было слышно ее частое сорванное дыхание.

— Пожалуйста, не волнуйся, — сказал я ей. — Ты им не нужна. Им нужен

— я. Только не выходи на улицу. Дверь крепкая, ломать они не станут. Занимайся своими обычными делами. И прошу тебя, не звони сюда.

— Ты придешь ночевать? — спросила Маргарита.

— Нет, — ответил я.

И повесил трубку.

Мне было как-то не по себе. Голос у Маргариты был чрезвычайно обеспокоенный. Конечно, трогать ее не станут. Она им действительно не нужна. Им нужен я. Маргарита — это только приманка. Но ведь кто их знает. Случиться может все, что угодно.

Я нервничал.

Леля в упор смотрела на меня.

— Плохо? — спросила она.

— Плохо, — согласился я.

— Не расстраивайся, — сказала Леля. — Скоро будет еще хуже.

Я вдруг заметил, что она вовсе не улыбается. То есть улыбается, но через силу. А в глазах у нее стоят блестящие светлые слезы.

Она сказала:

— Он ничего не хочет слушать. Абсолютно ничего. Лезет на рожон. Прямо сумасшедший какой-то. Ни капли здравого смысла. Он уже успел поссориться с генералом Сечко. Ну зачем, скажи пожалуйста, он с ним поссорился? Он думает, что он незаменимый. Он ошибается. В конце концов, его просто убьют…

Она всхлипнула.

Я наклонился и поцеловал ее в щеку, пахнущую духами.

— Все будет хорошо.

— Ну тебя к черту! — сказала Леля.

В зале я устроился в одном из последних рядов. Я не собирался высиживать здесь до конца совещания. Совещания мне осточертели. Сколько уже собиралось таких совещаний. И что толку? Народу было действительно много. Вероятно, на этот раз удалось вытащить почти всех. Присутствовал даже Куриц. Он сидел сбоку и что-то читал — быстро-быстро перелистывая страницы толстенного фолианта.

Докладывал генерал Харлампиев.

Обстановка в городе остается исключительно напряженной, сказал он. С одной стороны, она немного стабилизировалось, потому что после так называемой эвакуации ощутимо уменьшилась численность населения в городской черте, одновременно были подброшены из области дополнительные подразделения, и теперь санитарные кордоны надежно блокируют весь периметр. Прорвать оцепление изнутри практически невозможно. Также невозможно прорвать оцепление и снаружи. Здесь мы можем быть совершенно спокойными. Но, с другой стороны, чрезвычайно ухудшилась ситуация в самом городе. Три последних «прорыва истории» имели печальные результаты. Город фактически разделился на сектора. И если с «Николаевским сектором», в котором имеются значительные войсковые соединения, договориться, в общем-то, удалось, император в определенной мере пошел нам навстречу, если «Блокадный сектор» в настоящий момент серьезных опасений не вызывает, так как в силу своей специфики он не располагает большими людскими ресурсами, то образовавшийся недавно «Сектор Петра» сразу же стал источником катастрофических неприятностей. Петр, если только он существует, ни на какие переговоры не вдет, окружение его относится к нам враждебно, деловых контактов с ними установить не удалось. Более того, не соблюдается соглашение о разделе секторов: войска из «Петровского сектора» постоянно нарушают границу. Правда, вооружение у них трехсотлетней давности, и пока что локализация их происходит без особых потерь, но ведь оба императора могут договориться, и тогда у нас просто не хватит сил, чтобы по-настоящему контролировать обстановку. Гвардия Николая Первого вполне боеспособна, сказал он.

Здесь генерала Харлампиева прервали. Председательствующий, незнакомый мне человек во френче, поинтересовался, почему так долго существуют исторические сектора. Генерал Харлампиев ответил, что срок жизни «мумий» неожиданно увеличился. Председательствующий спросил — может ли генерал Харлампиев восстановить в городе твердую власть. Генерал Харлампиев ответил, что безусловно может. Председательствующий спросил, что для этого требуется. Генерал Харлампиев ответил, что требуются вертолеты. Потому что болота разрастаются, и наземные операции малоэффективны. Председательствующий спросил — сколько именно вертолетов потребуется. Генерал Харлампиев назвал цифру. Председательствующий подумал и сказал, что вертолеты будут.

— У вас все? — спросил он.

У генерала Харлампиева было все. Генерал Харлампиев сел на место и тяжеловато отдулся. А затем вытер лоб клетчатым красным платком.

— Собственно, я не понял, почему «мумии» живут так долго? — сказал председательствующий.

Он не обращался ни к кому конкретно. Вопрос был задан в пространство. Но люди в передних рядах начали оборачиваться и оборачивались до тех пор, пока не уперлись взглядами в меня.

Выхода не было. Я встал.

— Здесь, вероятно, работает синергетический «эффект массы», — сказал я. — Если два масс-положительных феномена сосуществуют в едином пространстве, и если экзистенция их отлична от нуля — то есть, реальна — то оба они становятся автаркоидами, даже если масса их есть уже не масса, а время, как в данном случае. Проще говоря, «мумии» живут, потому что их много. Чем больше сумма «трансформаций», тем длительнее «прорыв истории». Можно полагать, что в идеале он стремится к всеобъемлющему ничто…

Эту чушь я выпалил очень быстро, на одном дыхании, словно мне ее кто-то продиктовал. В зале ошарашенно молчали, — по-видимому, переваривая.

— Ага! — наконец сказал председательствующий.

Я думал, что он сейчас выгонит меня с совещания. Но выгонять меня никто не намеревался. Слово предоставили следующему оратору.

Это был заведующий коммунальным хозяйством города. Я его немного знал. Оратором он, конечно, был никудышным: хмекал, бекал и ежесекундно повторял «это самое». Слушать его было мучительно. Но все-таки при желании можно было понять, что городские коммуникации окончательно развалились. За последние две недели произошли множественные разрывы труб, и поэтому наладить водопроводную систему практически невозможно: нет ремонтников, нет элементарных частей. Так же невозможно наладить и систему канализации. Все газоснабжение тоже пришлось отключить, потому что иначе грозили аварии с тяжелыми последствиями. Но не лучше обстояло дело и с обеспечением электросетей. Большинство районных подстанций вышло из строя. Остальные — буквально висят на волоске. Оборудование их чрезвычайно изношено. Электричеством, фактически, удается обеспечивать лишь один район: непосредственно примыкающий к горисполкому. В общем, это самое, заключил оратор.