Владимир Аренев - Вся наша жизнь Страница 26

Управитель низко поклонился, и вепри на его халате изогнулись, словно готовясь к прыжку.

— Как прикажет Пресветлый.

Талигхилл покинул веранду и направился в парк, дабы не путаться под ногами у слуг. Они готовились к переезду принца в Гардгэн, и сегодня с самого раннего утра весь дом был поставлен с ног на голову.

А ночью Талигхиллу опять снились черные лепестки. Он догадывался, что это как-то связано с… Нет, думать о подобном было невозможно!

Принц прошелся по мягким хрустящим дорожкам, наблюдая то там, то здесь всеобщее увядание. Воду в усадьбу возить слишком накладно

— в тех количествах, которые требовались для поддержания жизни в засыхающих растениях.

Поначалу все же пытались это делать, но потом перестали — когда поняли, что затея бессмысленна.

Он спустился к пруду и снова присел на корточки, как делал это несколько дней назад, перед своей поездкой на рынок и покупкой махтаса.

Как сделает это, наверное, еще не раз. Карпы тяжело ворочались где-то в центре пруда, порождая мощные волны. Пару раз квакнула лягушка, но потом замолчала, испугавшись собственного одиночества, и нагло плюхнулась в воду.

Тоскливо. Талигхилла мучила необходимость вести себя с Домабом так, как с обычным слугой. Он слишком привык к другому, он считал управителя своим вторым отцом. Но тот не имеет никакого права вмешиваться в жизнь принца.

Тем более, с этими своими беспредметными разговорами о Богах и вещих снах. Сны у Талигхилла, конечно, необычные — на то он и Пресветлый — но уж никак не вещие. А то, что цветки сохнут и роняют на землю черные от солнца лепестки — это и так ясно.

/Но они липли к твоим туфлям/

Да! Потому что рано или поздно прольется дождь.

Внутренний голос, преследовавший его последнее время, замолк.

Карпы лениво шевелили плавниками и ждали, пока к ним сверху упадет муха. Желательно, пожирнее.

Вот одна упала — и мгновенно спокойная вода пруда превратилась в дрожащее сумасшествие.

Схватка за муху была отчаянной и безрассудной.

Через несколько минут все успокоилось. Предмет сражения был всеми забыт и утерян. Лягушка, выбравшаяся к тому времени на одинокий лист кувшинки, задумчиво посмотрела на сучащую лапками муху и пошевелилась. Муха исчезла.

Талигхилл мысленно поаплодировал лягушке и поднялся, чтобы идти в беседку

— от долгого сидения на корточках затекли ноги. Он прошагал по дорожке, усеянной разноцветными камешками, но на полпути к беседке свернул и пошел в дом. Мысль о том, что неуклюжие слуги могут случайно уронить и разбить одну из фигурок махтаса, тревожила, и Талигхилл решил лично проследить за тем, чтобы игру запаковали, как следует.

К тому времени, когда он пришел, на веранде уже лежали готовые свертки, слуги постепенно выносили их и грузили в специальный паланкин. Второй паланкин стоял рядом и предназначался для принца. Остальные вещи перевезут в карете.

Талигхилл потянулся, зевнул и вошел в дом, чтобы в последний раз проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Что был ты здесь, наследный принц, что не был — один демон!

Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью. Ишь ты — сопли распустил, словно малое дитя. Не ожидал, старина, не ожидал. Ты еще пойди, поплачься Домабу в его цветастых вепрей — уж он точно оценит и все простит.

Впрочем, сколько на себя не хмыкай, настроение этим не поднять.

Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться — и так ясно, что пришел Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую бровь.

— Все готово, господин, — сообщил телохранитель.

— Хорошо. Ждите, я скоро буду.

Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери, за которой последние несколько лет бывали лишь слуги.

Талигхилл положил дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та отворилась.

Прежде, чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному алогичному импульсу, потому что пожелай он на самом деле попасть внутрь, ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи.

Потом он вошел.

Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание напополам с удивлением. Хотя удивляться, вообще-то, следовало как раз Талигхиллу.

Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же — на рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а потом, то, что останется, — на рудники!

Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца; Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами:

— Как хорошо, что она не видит всего этого!

Принц опешил от такой наглости. Что имеет в виду этот недостойный?!

— Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда — к лучшему. Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до… этих перемен.

— Изволь выражаться пояснее! — приказал Талигхилл. — И поторопись, если не желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли.

— Именно об этом я и говорю, — печально произнес Домаб. — Ты изменился. Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое… — но кому-то нужно раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны. Попытаться заставить, — поправил себя управитель.

— А почему же именно ты раскрываешь мне глаза ? — поинтересовался принц.

— Ты что, самый совестливый в этом доме?

— Нет, пожалуй, — покачал головой Домаб. — Есть и посовестливее меня. Но у них — семьи. А у меня остался только сын.

— Сын? — искренне удивился Талигхилл. — Я никогда не слышал…

— Сын, — с нажимом повторил Домаб. — И потом, кто же еще должен раскрыть тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец?

— Ну он-то далеко… — начал Пресветлый.

И замолчал.

До него дошел наконец смысл сказанного Домабом.

— Что? — тихо прошептал Талигхилл. — Что ты сказал?

— Эта история стара и давным-давно всеми забыта, — вздохнул Домаб. — И правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нету, в этой истории. Да и знало о ней не так уж много людей. Когда Руалнир женился на твоей матери, он был молод и горяч… как ты сейчас. Он не думал о супруге, а предпочитал мыслям о жене охоту и другие развлечения. Опять-таки, наложницы.