В чертогах марсианских королей - Джон Варли Страница 27

– Ты обвиняешься в нарушении правил, – сказала группа, – и в том, что стал причиной ранения (той, что я назвал Шрам). Оспариваешь ли ты это? Есть ли какой-либо факт, о котором мы должны знать?

– Нет, – ответил я. – Я был этому причиной. Это была моя небрежность.

– Понимаем. Мы сочувствуем твоему раскаянию, которое очевидно для всех. Но небрежность – это нарушение. Ты это понимаешь? Это нарушение, за которое ты (—). – Это был набор сигналов на языке жестов.

– Что это значит? – спросил я Пинк.

– Э-э… «предстал перед нами»? «Отвечаешь перед судом»?

Она пожала плечами, не удовлетворенная любой из версий.

– Да. Понимаю.

– Поскольку факты не оспариваются, мы согласны в том, что ты виновен. («Ответственный», – прошептала мне в ухо Пинк.) Отойди ненадолго, пока мы не примем решение.

Я встал и подошел к стене, не желая смотреть, как они переговариваются, держась за руки.

В горле у меня застрял горячий комок, который я не мог проглотить. Потом меня попросили присоединиться к кругу.

– Наказание за твой проступок установлено обычаем. Если было бы иначе, мы хотели бы иметь возможность принять другое решение. Теперь у тебя имеется выбор: принять положенное наказание и погасить совершенный проступок, или отказать нам в юрисдикции и удалиться с нашей земли. Каков твой выбор?

Я попросил Пинк все это повторить, потому что было очень важно, чтобы я понимал суть предложения. Когда я уверился, что все понял правильно, то без колебаний принял наказание. Я был очень благодарен, что мне предложили альтернативу.

– Хорошо. Ты выбрал, чтобы с тобой поступили так, как мы поступили бы с любым из нас, совершившим такой же поступок. Подойди.

Все приблизились. Мне не сказали, что сейчас произойдет. Меня завели в круг и мягко подталкивали со всех направлений.

Примерно в центре группы сидела Шрам, скрестив ноги. Она опять плакала, да и я, кажется, тоже. Трудно вспомнить. Кончилось тем, что я оказался у нее на коленях лицом вниз. И она меня шлепнула.

Мне никогда не показалось такое невероятным или странным. Все естественно вытекало из ситуации. Все касались меня и гладили, высказывая ободрение через ладони, ноги, шею и щеки. Все плакали. Ситуация была трудной, и требовалась поддержка всей группы.

Подходили другие, присоединялись к нам. Я понял, что наказание исходит от каждого из общины, но только Шрам, пострадавшая личность, шлепала меня. Я причинил ей страдания еще и этим, не считая того, что из-за меня она расцарапала колено. Я возложил на нее обязанность наказать меня, вот почему она так громко всхлипывала – не от болезненной раны, а от мучительного осознания, что она вынуждена причинять боль мне.

Пинк позднее сказала, что Шрам настойчивее всех выступала за то, чтобы дать мне возможность остаться. Некоторые хотели изгнать меня сразу, но она оказала мне любезность, решив, что я достаточно хороший человек и достоин того, чтобы и она, и я прошли через испытание. Если вы не можете такое понять, то вы не осознали то чувство общности, которое я ощущал среди этих людей.

Это продолжалось долго. И было очень болезненно, но не жестоко. И в первую очередь не было унизительным. Немного унижения имелось, разумеется. Но, по сути, это был практический урок, преподанный наиболее прямым способом. За первые месяцы каждый из них получил такой урок, но недавно – никто. И он усваивается крепко, поверьте.

Впоследствии я много об этом думал. Пытался представить, как они могли поступить иначе. Знаете, шлепать взрослых людей – это действительно нечто неслыханное, хотя эта мысль пришла ко мне уже намного позднее. Когда меня наказывали, это казалось настолько естественным, что мне даже в голову не приходило, в насколько странной ситуации я оказался.

Нечто подобное они проделывали с детьми, но не так долго и не так сурово.

Для тех, кто моложе, и ответственность была легче. Взрослые были готовы мириться со случайной ссадиной или расцарапанной коленкой, пока дети учатся.

Но когда ребенок достигал возраста, когда его считали взрослым – то есть когда таково было мнение большинства взрослых или когда подросток сам назначал себе эту привилегию, тогда шлепание действительно становилось серьезным.

У них имелось и более суровое наказание, предназначенное для повторных или злонамеренных проступков. Им не приходилось прибегать к нему часто. Оно заключалось в бойкоте. В течение определенного времени к наказанному никто не прикасался. К тому времени, когда я про это узнал, я воспринял такое наказание как очень суровое. Объяснять его мне не потребовалось.

Не знаю, как это объяснить, но шлепание выполнялось с такой любовью, что я не чувствовал, что подвергаюсь насилию. Мне было не больнее, чем вам.

Я делаю это для твоего блага. Я тебя люблю, поэтому и шлепаю.

Они заставили меня понять эти старые клише своими действиями.

Когда это закончилось, мы плакали вместе. Но вскоре это превратилось в счастье. Я обнял Шрам, и мы сказали друг другу, насколько сожалеем, что такое произошло. Мы поговорили – занимались любовью, если хотите, – и я поцеловал ее колено и помог его перевязать.

Остаток дня мы провели вместе, облегчая боль.

Когда я стал свободнее общаться на амслене, «пелена упала с моих глаз». Каждый день я обнаруживал новый слой смысла, прежде ускользавший от меня. Это было как чистить луковицу, обнажая все новый и новый слой. Всякий раз, когда я полагал, что добрался до сердцевины, открывался новый слой, который я прежде не мог разглядеть.

Я думал, что освоение амслена – это ключ для общения с ними. И ошибся. Амслен – это детский лепет. Долгое время я был младенцем, не умеющим даже ясно сюсюкать. Представьте мое удивление, когда, выучив амслен, я обнаружил, что существуют еще синтаксис, спряжения, части речи, существительные, глаголы, согласования и сослагательное наклонение. Я барахтался в приливной заводи на краю Тихого океана.

Под амсленом я подразумеваю международную азбуку языка жестов глухонемых. Любой может выучить ее за пару часов или дней. Но когда вы с кем-то разговариваете вслух, разве вы произносите по буквам каждое слово? Читаете ли вы букву за буквой, читая это? Нет, вы воспринимаете слова целиком, слышите группы звуков и видите группы букв как полный смысла гештальт.

Все в Келлере проявляли всепоглощающий интерес к языкам. Каждый знал несколько языков – устных языков – и мог бегло на них читать и говорить.

Еще детьми они понимали тот факт, что амслен – это способ общения слепоглухих людей с обычными. Для общения между своими он был слишком неуклюж.