Ник Перумов - Череп в небесах Страница 27

Нас с таксистом тут явно не ждали. Пожилой шофёр крепко меня удивил, без слов и предупреждений просто огрев монтировкой по жирному затылку одного из тех, что лапали официантку. На лице бородача успело отразиться несказанное изумление, и он молча ткнулся мордой в расстеленную салфетку.

Негоже отставать от того, кто годится тебе в отцы, если не в деды. Ребро моего ботинка врезалось в переносицу ближайшего переселенца, и тот с грохотом опрокинулся вместе со стулом. Двое других попытались было вскочить, но один поймал ухом молодецкий замах монтировки, а другому я без долгих колебаний заехал ногой в причинное место.

– Вот и славно, – перевёл дух шофёр, окидывая презрительным взглядом других переселенцев, остолбеневших от такой нашей наглости. – И запомните, судари любезные, будете наших дочек так лапать – кончите, как эти свиньи, – он кивнул на четыре валяющихся тела и махнул мне рукой: – Поехали, дорогой.

Официантка закусила губку и робко улыбнулась нам сквозь слёзы.

В машине мы с шофёром пожали друг другу руки. И, само собой, перешли с имперского на русский.

– Александр.

– Трофим я, Саша.

– А по батюшке?

– Хм, по батюшке… значит, стар я уже, так, что ли? Сергеевич я.

– Хорошо вы их, Трофим Сергеевич. Даже не пикнули.

– Да и ты, Саша, их славно приложил. Где так драться выучился?

Я и глазом моргнуть не успел.

– Да так, занимался то здесь, то там… ещё когда в универе учился.

– А-а-а… понятно. А у меня уже сил нет смотреть, что творят! Да ещё и возникают, мол, вы тут все изменники, империи предаться хотите, мол, жрали да спали, пока мы в шахтах…

– Гнили, – подхватил я.

– Ну да. Гнили. По мне, так гнили б там и дальше, если такие… такая мразь. Понавезли их тут, млин. У меня у самого дочка меньшая в интербригаде, при имперцах чуть на Сваарг не угодила, а они мне – «изменники»! И чуть что – промеж глаз. Их вон много, они злые, сплочённые, а наши-то все словно попрятались…

– Так нашим, небось, совестно – дети-то на Борге и впрямь безвинно гнили. Радиация, Трофим Сергеич, она не разбирает, кто ты…

– Да знаю, всё знаю! – досадливо отмахнулся водитель. – Конечно, на таких планетах жить… эх! Да неужто мы б их детишек не приняли? Если б они к нам по-людски, по-человечески? А то… ссут, прости за выражение, где попало, урны словно не для них поставлены, а газоны – специально, чтобы вытаптывать да бутылки с-под пива раскидывать!

– Они люди, Трофим Сергеевич. Несчастные люди. Их пожалеть надо. «Ибо не ведают, что творят».

– Ишь ты, Саша, пожалеть… Я их с охотою пожалею, ежели они себя в рамках держать станут.

– А не боитесь, что номер ваш заметили? – я поспешил сменить тему.

– Не, не боюсь. Куда им. Да и машина за живой изгородью стояла, не вдруг разглядишь. Обычное такси, каких сотни. А вообще я её на прикол ставить собирался. Сейчас дела – хуже некуда. Чтобы карточки отоварить, как теперь говорят, мне заначки хватит. А по городу ездить… только сердце кровянить. Лучше уж на ферму податься, зять старший всё зовёт…

…В аэропорту я вновь подвергся тщательной проверке. Прошёл контроль (при этом меня раздели до трусов), сел в кресло – и имел возможность лицезреть «оперативный полицейский репортаж» из того самого кафе, где мы погеройствовали с таксистом Трофимом Сергеевичем.

– Наглое и возмутительное нападение на отдыхающих переселенцев… Причинение тяжких телесных повреждений… перелом носа… Ничем не спровоцированное… – доносилось из динамика.

– Ничем не спровоцированное, как же! – фыркнула седая старушка рядом со мной в лихо повёрнутой козырьком назад бейсболке. – Опять, небось, лапы свои грязные распускали! Ох, и молодцы же те, что им дали!

Судя по лицам пассажиров – а среди них преобладали пожилые – старушка высказала всеобщее мнение.

Я опустил голову. Оружие Дарианы Дарк разило точно.

Рейс до Владисибирска шёл полупустой, и это несмотря на то, что «Столичные авиалинии» вдвое уменьшили число полётов. Новый Крым замер, словно былинный богатырь, оглушённый ударом дубины по шелому.

Во Владисибирске меня встретили. Верных людей оставалось всё меньше и меньше, но пока ещё отцовские связи срабатывали. Двое молчаливых крепких парней, меняясь за рулём джипа, лесными дорогами довезли меня до предполья базы.

– Там сейчас никого, но бережёного Бог бережёт.

– Даже охранения не оставили? – удивился я.

– Стояло тут охранение, по первости, покуда всё не вывезли, – ответил мне водитель. – А как пакгаузы очистили, так и делать им тут стало нечего.

Я кивнул.

– Удачи, Рус. Будем тебя ждать сутки.

– Столько не понадобится, – я помахал моим провожатым и шагнул в густой подлесок.

Все окрестности базы «Танненберга» я в своё время пропахал на пузе, прошагал под полной выкладкой; я знал тут без преувеличения каждый куст, каждый овражек и каждое дерево. Сейчас кончатся заросли, и я увижу широкую безлесную полосу, за которой – три высоких забора из колючей проволоки и бетонный ров. В небо воткнуты сторожевые вышки, а за ними – размалёванные камуфляжными разводами родные бараки. Чуть подальше, за самой базой – военный городок, с нашим собственным «Невским», его бары и забегаловки, где я встретил Гилви, где я маршировал во главе своего отделения, когда мы вернулись с Зеты-пять…

Я осторожно отогнул последнюю ветку, не торопясь высовываться на открытое место.

Базы больше не было. Большая часть бараков – подорвана, торчат обугленные остовы; в заборе из колючки проделаны широкие проходы, ров во многих местах завален. Там, где был военный городок, тоже остались только руины. Словно кто-то в первобытной ярости старался стереть базу с лица земли.

И где же здесь мне искать Михаэля? Как он вообще мог здесь выжить? Городок «Танненберга» раскатали по брёвнышку, а самого каптенармуса, хоть он и вольнонаёмный, самое логичное было б упрятать в кутузку. И вообще, что сделалось с гражданским персоналом базы? Когда «Танненберг» уходил с планеты, он оставил тут довольно многих, в том числе и офицерские семьи.

Где-то там, среди развалин, должны валяться обломки огромной мраморной плиты, на которой «Танненберг», ещё не успев раздуться до полка, отмечал всех своих погибших и награждённых. Где-то там имена Кеоса, погибшего в самой первой нашей операции на Зете-пять, Ханя, так и не вернувшегося к нам после Сильвании, других ребят… Там имена Микки, Глинки и Назариана – после того, как они стали командирами отделений. Там и моё имя, мой Железный Крест третьей степени с дубовыми листьями – за Кримменсхольм и Ингельсбург…

Там часть меня. Там люди, которые не были ни патологическими садистами, маньяками и убийцами, равно как и не были ангелами в белых ризах. Их можно было направить и на добро, и на зло, они хорошо умели выполнять приказы. Да, конечно, совесть у большинства из них дремала, поскольку солдат есть «автомат, к винтовке приставленный», и, следовательно, «за него думает начальство». Но всё-таки её ещё можно было бы разбудить, эту совесть…