Джулия Лонг - Любовь в награду Страница 27

– …Еще одна смерть…

– Когда я лечился от ран, у меня была сильная лихорадка. Я видел отца, каким он был за день до того, как его увели, – гордым, непокорным, смелым. Это придало мне сил – я понял, что должен жить ради него, ради maman и Мари-Элен, ради… Миссис Фонтейн! – резко окликнул он Элайзу, которая опять замерла над письмом.

Элайза откашлялась, но головы не подняла.

– Прошу прощения, лорд Ла Вей. Будьте добры, повторите последнее предложение, – попросила она.

– Это придало мне сил – я понял, что должен жить ради него, ради maman и Мари-Элен, ради вас, дедушка, чтобы смерть никого из тех, кого мы любили, не оказалась напрасной.

– …Смерть… напрасной, – тихо повторила Элайза.

Ла Вей сделал очередную паузу. Ему всегда было трудно писать деду, потому что рассказать обо всем, что происходило с ним, было невозможно. Филиппу оставалось надеяться лишь на то, что он хорошо знает деда.

– …Целую и обнимаю вас, дедушка, посылаю вам свою любовь. Пожалуйста, не беспокойтесь о ренте – я устрою так, чтобы нужная сумма оказалась в вашем распоряжении как можно быстрее. Мы очень давно не виделись, но уже совсем скоро воссоединимся.

Ла Вей замолчал.

Элайза перестала писать.

Наступила такая тишина, будто он прочел заклинание, превратившее их обоих в статуи. Глядя в окно, Филипп видел на некотором расстоянии старый покосившийся деревянный забор, окружавший пастбище. Если прищуриться, можно представить, что это длинная и низкая стена, окружающая дом его детства – Ле-Пьер-Держан – Серебряные Камни [6].

Во время революции имение захватила жаждущая крови толпа – это было наступление на Бурбонов и всех, кто с ними связан. Нападавшие могли бы оторвать ему руку.

Родные Филиппа – те, кто не был пойман или казнен за страшное преступление, состоявшее лишь в том, что они принадлежали к царствующей фамилии, которая, возможно, обладала чересчур большой властью во Франции, – были вынуждены разбежаться, прихватив с собой лишь то, что смогли унести или вывезти из Франции. Сейчас они начали потихоньку возвращаться домой. Некоторые не вернутся никогда…

– Я подпишу письмо, – хриплым голосом сказал Ла Вей.

Резко повернувшись к миссис Фонтейн, она успела заметить, как чарующее выражение исчезло с ее лица.

Вздрогнув, Элайза заговорила так же быстро, как и он:

– Очень хорошо. Хотите, чтобы я сама отвезла письмо на почту или чтобы послала в город лакея, который отправит письмо?

– Думаю, мне стоит еще раз прочесть его – вдруг я вспомню еще что-то, о чем надо бы рассказать дедушке. Постараюсь написать свое имя – Филипп, – не опозорившись. Продолжим?

– Как скажете. – Элайза положила перед собой новый лист бумаги.

Из зачесанных волос выбился еще один локон. На этот раз Элайза заметила это и убрала его за ухо.

– Ле-Пьер-Держан был вашим домом? – спросила она.

– Да, – коротко ответил Ла Вей. – Прошу вас, приступайте, миссис Фонтейн. – Уважаемый мсье Легран. Прошу прощения за задержку ответа на ваше письмо по поводу продажи Ле-Пьер-Держана. Хотя меня не оставляет мысль о нелепости продажи дома, принадлежащего моей семье, и вы, без сомнения, тоже это осознаете, я понимаю, почему вы вынуждены выставить его на продажу. С вашей стороны было очень любезно сообщить мне, что вы получили весьма выгодное предложение о покупке дома, и я благодарю вас за это. Я… – Ла Вей замолчал, словно следующие слова должны были причинить ему боль, затем продолжил: – смиренно… – Несколько мгновений принц молчал.

– Смиренно… – осторожно подсказала ему Элайза.

– Да-да, – кивнул Филипп. – Смиренно прошу вас набраться терпения и подождать, так как я жду возможности предложить вам за дом щедрую сумму, как только… как только… официально заключу брак.

Элайза застыла.

Оказывается, перо для письма может превратиться в кирпич, прикрытый перьями. Похоже, она оказалась не в состоянии водить им по бумаге после того, как написала слово «брак».

– Нет, – быстро проговорил Ла Вей, поворачиваясь к ней. – Закончите словами «щедрую сумму».

Элайза резко опустила голову.

– Щедрую сумму, – послушно повторила она. Ее щеки снова запылали.

Филипп прекратил диктовку.

– Это все? – спросила Элайза.

– Возможно, еще одно письмо, если вы будете так любезны.

– Как пожелаете, – тихо сказала она.

Единственным звуком, нарушившим тишину, был шорох листа бумаги, который она положила перед собой.

– Моя дражайшая Мари-Элен! Спасибо тебе за письмо. У меня чуть сердце не разорвалось от печали, когда я узнал, что твои бальные платья сшиты по прошлогодней моде и что тебе стыдно показаться в них в изысканном обществе…

– В изысканном обществе… – эхом отозвалась Элайза.

– Особенно если учесть тот факт, что у леди Монтроуз есть несколько новых платьев, а также новый костюм для верховой езды. От души надеюсь, что тебе удастся вернуть свое наследство, ведь это подчеркнет, что ты… – пожалуйста, выделите это слово, миссис Фонтейн, – и есть изысканное общество и должна вести себя соответственно, то есть ходить с высоко поднятой головой при виде нового костюма для верховой езды. И… – Посмотрев через плечо Элайзы на письмо от Мари-Элен, Ла Вей указательным пальцем пододвинул его к ней. – Что это за слово, миссис Фонтейн? Похоже, письмо залито горькими слезами.

– Думаю, это слово «бессердечный», – сказала Элайза.

– А это?

– Это слово «равнодушное».

– Мне тоже так показалось. Итак, продолжим: – Если ты будешь так добра сообщить мне, не течет ли крыша, выжил ли скот, не голодает ли твоя лошадь, хватает ли еды на столе, разбежались или остались слуги, мое холодное, равнодушное сердце возрадуется. С любовью, твой брат.

Закончив писать, Элайза склонила голову набок, представляя Мари-Элен – прекрасную, испорченную и ужасную, которая прочитает это письмо, топнет ножкой и, возможно, даже не обратит внимания, что все это послание – настоящий шедевр сарказма.

– Я прочту письмо и подпишу его, миссис Фонтейн. И позвоню, когда надо будет его отправить.

– Очень хорошо.

Элайза тяжелой рукой посыпала письмо песком – так люди обычно бросают горсть земли в могилу.

Ла Вей хранил молчание. Она чувствовала, что он внимательно наблюдает за ней. Или, возможно, дело было в том, что ее кожа, все ее существо обретало особую чувствительность, когда его взгляд устремлялся на нее.

– Думаю, это все, миссис Фонтейн. Вы можете идти.

Элайза неуверенно поднялась со стула и рассеянно сделала книксен, глядя принцу в глаза.

Она удерживала его взгляд несколько мгновений. Его лицо оставалось холодным и безучастным.

Элайза задумалась о том, видно ли по ее лицу, что она обо всем этом думает, потому что, похоже, была не в состоянии скрыть свои мысли. Она совсем недавно стала служанкой.