Артем Каменистый - Четвертый год Страница 27

Рита хмыкнула, спокойно добавила:

– Если баб будут за борт бросать, не забудьте и про Клепу.

– Хоть ты и язва, но я все равно тебя люблю, – буркнул Клепа и полез обратно в трюм.

Олег указал чуть в сторону от уничтоженной деревни:

– Смотри. Лодка. Ваксы рыбачат.

Рита пожала плечами:

– Ну и что? Это уже не первая лодка, я штук пять видела.

– Ты не видела, что здесь в прошлом году было. Здесь от лодок было не протолкнуться – за день можно было полсотни встретить. А на берегу ваксы толпами стояли, на нас смотрели. Похоже, их серьезно здесь покосили. Или ушли подальше от местных людей, как наш Мур Гурликс сделал.

– Это хорошо или плохо?

– Сам не знаю. Но если эта местность станет у южан популярной, на волоке оживленно будет. А это самый опасный этап плавания.

Проснувшись, Макс уставился в потолок. Раз над ним не небо, значит, спит он не на улице; раз не склизкий потолок, украшенный трупами, значит, это не жилище болотных монстров. С виду потолок простенький, из жердей. Сверху наверняка в три слоя настелена кора, далее слои глины или земли. Обычный потолок в обычных домах землян, да и у кшаргов так же. Очевидно, из болота он все же вылез… Жаль, ничего не помнит об этом. Хотя нет, вроде бы ваксов видел… кучу ваксов. Нет, это явно бред был – попадись он ваксам, максимум бы что увидел, это крышку котла, а не потолок в хижине.

Лежал он на мягком сенном матрасе, и, судя по всему, сено свежее. Ничего не болело, усталости не чувствовалось, беспокоил лишь зуд в левой руке. Попробовал ее почесать, но не вышло – пальцы уткнулись в плотную повязку. Видимо, укусы и ожоги бесследно не прошли.

За стеной слышался далекий шум ударов металла о металл, гавкнула собака, кто-то вдалеке что-то прокричал – не понять что, но язык вроде бы русский. Родные интонации.

Хватит валяться – надо попробовать встать.

Легко сказать: попытка оторваться от подушки вызвала приступ дикого головокружения, аж в глазах потемнело. Терпеливо переждав, Макс все же приподнялся, сполз с лежанки, держась за стену, огляделся. Здоровенная комната, из мебели лишь шесть лежанок. На одной лежит Дубин, остальные пустые.

Добравшись до товарища, Макс потряс его за плечо:

– Дубина! Живой?

Тот даже не шелохнулся, продолжал спать… если это можно назвать сном. Макс стал понимать, что до того, как проснулся, и сам был такой же неподвижной куклой. Да уж… крепко их потрепали эти болота.

Держась за стену, добрался до двери, с трудом, преодолевая сопротивление тугих деревянных петель, открыл, чуть не упал от этого незначительного напряжения. Встал на пороге, посмотрел вокруг. Он дома. В своем поселке.

К охотнику, заливаясь лаем, подбежала собачонка, обнюхала ногу, признала своего, побежала дальше по своим собачьим делам. Мимо деловито прошагал молодой паренек, вроде бы работник Алика, за ним, так же деловито, семенил вакс, таща на плече огромную корзину с древесным углем.

Макс понял, что продолжает бредить, попятился назад, слабеющей рукой ухватился за дверной косяк. Перед ним, закрывая весь проем своим крупногабаритным телом, вырос Добрыня. Добродушно прогудел:

– Ну привет, путешественник! Мне как пацанята сказали, что ты очухался, так я от пристани всю дорогу бегом бежал. Ну и горазд ты валяться! Что ты, что Дубина! Рыжий и дружок его давно очухались, а вы как мертвые!

– Рыжий… Бум, что ли? Он живой? А где еще кшарг, Аклестис, что с нами тоже был?

– К нам его Олег не повез, у кшаргов и оставил где-то в лесу. Не волнуйся – те его выходили наверняка. Яд у вас какой-то в крови. Местный яд. Мы к нему восприимчивы сильно, а местные это местные – к местной заразе привыкшие, вот и оклемались быстрее. Да и покрепче они, не испорчены еще цивилизацией. Наш доктор вообще говорил, что скорее всего вам мозги повредило и вы не очнетесь. Я ему не верил – у вас-то и повреждать нечего, врет он все. И видишь, я прав был!

Макс покачал головой:

– Да нет… прав он… прав… Мне теперь ваксы мерещатся. Везде. Даже кажется, что по поселку бродят.

Добрыня захохотал, похлопал себя по бедрам:

– Так это не мерещится – это так и есть. С десяток ваксов у нас постоянно шныряет. Мы им с оружием помогаем понемногу, а они у нас вроде рабочей силы. Ума у них немного, но силищи как у буйволов. Прикинь, они вдвоем блок известняка на стену затаскивать ухитряются. А у нас шестеро дармоедов на это требуется, да и времени в два раза побольше.

– Не понял… Ваксы… Что ваксы тут делают?.. Похоже, мозг пострадал еще серьезнее – я ничего не понимаю…

– Да ты присядь, Максим, присядь. Тут много чего нового, а ты на ногах не стоишь – шатаешься, будто не знаешь, в какую сторону упасть. Да и сам расскажи, что с вами приключилось? Кто это вас до такого довел?

Макс поморщился:

– Да долго рассказывать…

– А мы куда-то торопимся?

– Да. Надо много чего рассказать… пока опять не свалился…

– Ну ты хоть слово скажи! Из всего отряда твоего лишь трое вернулись, мы тут уже головы чуть ли не неделю ломаем, думаем, что это с вами приключилось.

– Ладно. Ты фильм «Чужие» видел?

– Видел. Все части вроде видел.

– Значит, и так все знаешь. Да и рыцарь наверняка рассказал уже.

– Рыжий этот вчера очнулся, трещит не переставая, но мы мало что поняли из его рассказов. У него, похоже, голова тоже не в порядке, да и наши язык его не понимают, пришлось кшарга из охотничьего лагеря тащить, а из него переводчик аховый. Но зато жрать этот рыжий – чемпион мира! Ох он и жрет!

– Да… это точно Бум. Он рассказал вам про герцога и его войско?

– Откуда мне знать? Мы и половины не понимаем из того, что он несет.

– Плохо… Тогда, Добрыня, приготовься к новостям… неприятным новостям.

Николай пригнулся, ступил в мрак низенькой избы. Обвешанные оружием конвоиры нерешительно замерли за порогом. Из темноты надтреснутым голосом спокойно, с нотками властности, кто-то произнес:

– Все свободны. А вы, святой отец, присаживайтесь, разделите со мной скромную трапезу.

Глаза, отвыкая от сияния солнечного дня, начали приспосабливаться к мраку избы. Священник разглядел стол, за ним, прислонившись спиной к стене, сидел очень высокий, болезненно худой мужчина. Будто скелет обтянутый кожей, голова и вовсе как голый череп, лишь сверкают выразительно живые, пронзительные глаза.

– Благодарствую. Сыт я, миряне уже накормили, – вежливо сказал Николай.

Незнакомец бледно раздвинул губы в подобии улыбки:

– В былые времена подобный отказ считался неслыханным оскорблением и смывался кровью. А ведь мы, считайте, теперь в далеком прошлом, и старые обычаи возвращаются. Эпоха обязывает.

– Мы те, кто есть. И в дикость если и впадем, то не мы, а потомки наши. Да и то, если мы им это позволим.