Ежи Жулавский - Древняя Земля Страница 27

Еще секунда…

— Trente un![9]

Как ни странно, Лахеч выиграл. В ушах у него зашумело.

Крупье быстро пересчитал его ставку и добавил столько же с таким безразличным видом, словно передвигал от нечего делать по зеленому сукну горстку гороха.

У Лахеча дрогнула рука: ему захотелось забрать выигрыш.

«Я сказал себе, что пять раз подряд поставлю на красное», — подумал он и оставил все на столе.

И опять красное выиграло. На сей раз крупье, пересчитав его ставку убрал все золото и положил несколько продолговатых бумажных билетов.

«Ставлю пять раз подряд», — мысленно повторил Лахеч, усилием воли удерживая руку, которая тянулась сунуть банкноты в карман.

И снова вышло красное. И опять. Четыре раза подряд. На Лахеча начали уже поглядывать с завистью: как же, ведь он попал в полосу везения; сумма, лежащая на столе и, вне всяких сомнений, принадлежащая ему, и вправду была огромна. Он задыхался, чувствуя, как на шее бешено пульсирует артерия; хотелось схватить деньги и убежать.

«Пять раз!»

На висках выступили крупные капли пота. Если еще раз сумма удвоится…

Крупье-банкомет, держа в руках колоду, осматривался, спрашивая взглядом, все ли сделали ставки.

«Нет, это просто невозможно, чтобы еще раз вышло красное!» — гудело в мозгу у Лахеча.

— Rien ne va plus!

Судорожным движением Лахеч схватил лопатку и передвинул груду банкнотов на соседнее поле в центре стола — в последний миг, когда уже падала первая карта.

Затаив дыхание, Лахеч ждал.

— Rouge gagne, couleur perd!

А он как раз передвинул ставку с красного поля на couleur и — проиграл.

Странное дело, но это его не огорчило. Он даже сам удивился. Единственно он ощутил только небывалый азарт.

«Так мне и надо, — подумал он. — Нужно было оставить. Ничего, сейчас отыграюсь».

Он зачерпнул из кармана, сколько вместилось в руку, и поставил на красное.

Дразняще шелестя, карты из рук крупье ложились на кожаный квадрат. Лахечу каждая секунда казалась бесконечно долгой. С притворным безразличием он оторвал взгляд от карт и стал присматриваться к окружающим стол игрокам. Его внимание привлек стоящий напротив за креслом бородатый еврей, который хоть сам ничего не поставил, с безмерным возбуждением следил, как крупье мечет карты; при этом он нервно вертел головой и шумно причмокивал языком: видимо, во рту у него совсем пересохло.

— Rouge perd, couleur gagne!

«Ага, — подумал Лахеч, глядя, как поставленные им деньги сбрасывают в кассу, — надо было в тот раз оставить, как я и решил, на красном, а сейчас поставить на черное».

Неслыханная простота этого вывода потрясла его.

«Это же так элементарно», — мысленно повторял он, не соображая, на что же ему теперь ставить.

Он даже не заметил, что пропустил несколько игр. Сейчас он пытался вспомнить, чем они закончились; ему показалось, будто он слышал, что выигрыш все время падал на черное.

«Значит, надо ставить на черное».

И он протянул к столу руку с полной горстью золота.

Однако крупье вежливым жестом остановил его. В центре стола заново тасовали карты, и пока исполнялся церемониал этого торжественного обряда, все ставки полагалось убирать.

«Это хорошо, просто прекрасно! — мысленно возликовал Лахеч. — А то я опять бы свалял дурака. Ведь совершенно очевидно, что если черное выигрывало несколько раз подряд, то сейчас все должно перемениться, а значит, ставить нужно на красное».

— Faites vos jeux, messieurs!

Лахеч поставил на красное и проиграл. Семнадцать раз подряд он ставил на красное, и семнадцать раз подряд выходило черное.

А он все смотрел на крутящего головой еврея. Заметил, что тот держит в руке золотую монету и вот уже с час, наверное, не может решить, на что поставить. Глаза у него чуть ли не вылезали из орбит, чмокал он все громче и противнее

Лахеч улыбнулся.

«Вот уж кто, наверно, терзается!»

Он полез в карман, чтобы сделать новую ставку; пальцы, загребая последние монеты, наткнулись на полотно. Он мгновенно опомнился, словно очнулся после глубокого сна, во время которого потерял себя. Его охватил страх.

«Как! — промелькнуло у него в голове. — Ведь у меня же было столько… »

Ему казалось, что все смотрят на него и посмеиваются. Быстро, точно убегая, он отошел от стола. Кровь стучала у него в висках, по всему телу бегали мурашки. Только теперь он обрел способность трезво судить о своей игре: все моменты, на которые у стола он не обращал внимания, четко возникали в его сознании.

«Да, надо было перейти на черный, потому что явно пошла „полоса“, — размышлял он. — Достаточно было ставить по монете на черное и спокойно ждать. И я имел бы целое состояние». А уж если нет, то следовало прекратить играть, как только он заметил, что ему не везет. Ведь до сих пор он так всегда и поступал. Если бы он ушел пятнадцатью минутами раньше, у него было бы…

Лахеч принялся прикидывать, сколько же у него было четверть часа назад.

А сейчас?

Он сунул руку в карман и, расхаживая с опущенной головой по залу, стал пересчитывать оставшиеся монеты. При этом он кого-то толкал, кому-то неловко уступал дорогу, наступая на ноги другим. Один из задетых что-то прошипел сквозь зубы, другой одарил его не слишком лестным эпитетом. Но Лахеч не обращал на это внимания, похоже, он ничего не слышал.

Пересчитанные монеты смешивались в кармане с непересчитанными; сосчитав, он тут же забывал итог, и приходилось начинать счет заново.

В конце концов он встал и, не смущаясь присутствием пялящихся на него людей, высыпал на ладонь последнюю горстку золота и сосчитал ее. У него оказалось почти столько же, сколько было, когда он начал игру; одним словом, он не потерял ничего, кроме того, что выиграл.

Словно бы утешая себя, он чуть ли не в полный голос произнес это и тем не менее не мог избавиться от охватившего его чувства угнетенности, которое с каждой секундой все больше походило на отчаяние.

Совсем недавно он был богат. Да, ведь то, что он выиграл, было, вне всяких сомнений, его собственностью, а это было целое состояние, которое могло бы наконец дать ему покой, свободу, жизнь, о какой он мечтал. Судьба улыбнулась ему, наполнила его карманы золотом, но так ненадолго, что он даже не успел насладиться обретенным богатством, и тут же унесла, как уносит ветер сухие листья.

И только для того, чтобы теперь он испытал чувство утраты.

А что же дальше?

Придется либо снова начинать на оставшиеся деньги осторожную, изнурительную, мелочную игру, либо отказаться от нее и, истратив эти гроши, доставшиеся ему по милости певицы, опять вернуться к Хальсбанду, к граммофонам, к высиживанию в приемных директоров театров, к работе для заработка, убивающей все, что нарождается в душе.