Сергей Абрамов - Рай без памяти Страница 27

Я не встречался с рабочими крупных компаний вроде «Сириуса», их знал Мартин, уверявший, что нашел бы таких и у Форда, и у Рокфеллера. Но тружеников знал и я. Вместо того чтобы снимать в ателье женихов и невест, я выполнял поручения редакции журнала «Экспресс», куда меня пристроил Джемс, и, мотаясь по городу с фотокамерой, успевал пообедать в русском арондисмане в ресторанчике некоего Нуара, как-то признавшегося мне, что настоящая фамилия его не Нуар, а Чернов. С кого его скопировали «облака», я не знал, вероятно, с такого же владельца дешевого ресторанчика или бистро на парижской окраине, давно порвавшего с традициями русского белоэмигрантского болота и даже помогавшего сопротивленцам в дни гитлеровской оккупации. Но мой Нуар, не помнивший жизни своего земного аналога, знал только Начало, свои и чужие горести и еле-еле сводил концы с концами, потому что и в этой «облачной» обители было совсем не легко жить.

В его тесном трактирчике в часы обеда собирались заготовщики из ближайшей обувной мастерской и мастера-часовщики, могущие вам рассказать о часах все, кроме того, где они делали их до Начала. О чем говорили они в эти минуты недолгого отдыха? Да, наверно, о том же, о чем говорят в парижском бистро на окраине или в аптеках Бруклина и Бронкса. О том, что труднее стало жить: у Жаннеты родился третий; что папаша Луи наконец получил работенку – моет стекла где-то в американском секторе; что у Поля горе – дочка сбежала с каким-то, говорят, непутевым парнем, а «малышка» Пьер вот уже третий месяц толчется на бирже безработных у Восточной заставы. О полиции говорили неохотно и с неприязнью – тоже не новость: и на Земле едва ли где любят или уважают полицию. Но в этом полицейском Городе-государстве ей была предоставлена власть хищника на охоте, тюремщика в камере и палача в застенке. Любой «бык» мог вас оскорбить, избить, даже застрелить неподсудно и безнаказанно. Чересчур театральной, несерьезной могла показаться лишь форма галунщиков, придуманная совсем не «облаками», а кем-то из первых начальников полиции, возжелавшим, чтобы верные псы его «подавляли и ослепляли». Они и подавляли любой протест, любое недовольство: даже косой взгляд на улице, брошенный на проходившего мимо галунщика, мог закончиться избиением в полицейском участке.

Мой случай мог окончиться хуже. Как-то я забежал в погребок Нуара не днем, а вечером. Следом за мной вошел полицейский, выпил кружку пива прямо у стойки и выплеснул остатки в лицо сидевшему поблизости старику. Никто не двинулся с места, никто не сказал ни слова. И я не выдержал, сорвался: моя кружка с размаху ударила полицейского прямо в зубы. Мы даже не успели разглядеть друг друга – так быстро все это произошло. Он только вскрикнул от боли, как погас свет и чьи-то незнакомые руки мягко, но решительно повели меня к выходу. «Шагай, не медли», – шепнул кто-то мне на ухо, и я зашагал.

О продолжении этой истории я узнал совсем неожиданно на другой же вечер. Маго ушла, а я проявлял в лаборатории сделанные за день снимки. В этот момент кто-то открыл входную дверь своим ключом и почти бесшумно вошел в приемную. «Кто?» – вскрикнул я, бросаясь навстречу неизвестному в темных очках и надвинутой на лоб кепке. «Тихо! – сказал он и прибавил по-русски: – Я вспомнил еще кое-что, сынок, что было уже после войны». И тут я узнал его. Ночной друг Джемса в полицейском мундире и законспирированный владелец нашего ателье стоял передо мной, пристально и строго меня оглядывая.

– Между прочим, труп полицейского с выбитыми зубами выловили сегодня из воды у Центрального моста, – сказал он уже по-французски. – За Нуара не беспокойся. Это на другой стороне Города.

– Вы русский или француз? – спросил я.

– Я знаю о них уже давно, когда начала возвращаться память. Но кем был до Начала, не помню. Может быть, русским солдатом, сбежавшим из нацистского лагеря и присоединившимся к какой-нибудь группе Сопротивления. Впрочем, – усмехнулся он, – это я сочиняю себе биографию. Честно говоря, ничего не помню…

Теперь уже улыбались мы оба.

– А ведь вы обещали при встрече меня не узнать, – вспомнил я.

– Времена изменились, сынок.

– Чем?

– Ты теперь не просто друг Джемса, а боевая единица Сопротивления. Тебя уже знают и на тебя рассчитывают.

– Потому я и снимаю здесь разбитных девиц и старых подагриков.

– Недоволен?

– Я думаю!

Он вздохнул:

– Хочется отнять у галунщика пистолет и подстрелить Томпсона или Фронталя?

Я вспомнил о Маго: говорить или не говорить? Нет, сказать честнее.

– Это было бы непростительной глупостью и ошибкой, но кое-кто у вас об этом подумывает.

– Маго – девочка, – сказал он. – Нельзя же ее принимать всерьез.

Как мы потом жестоко ошиблись!

– Мне сказали, что ты иногда называешь себя пятиборцем. Что это значит?

– Спортивный комплекс, – пояснил я. – Уметь фехтовать, стрелять, бегать, плавать и ездить верхом.

– Хорошие качества. Каждое пригодится.

– Почему-то их не используют.

Он не обратил внимания на мою реплику. Помолчал, прошелся по комнате и начертил пальцем скачущего на лошади человечка по запотевшему стеклу.

– Ездить верхом… – задумчиво повторил он. – У тебя, кажется, завелись знакомства на скачках?

– Только в конюшне. Снимал жокеев-призовиков для «Экспресса».

Он опять прошелся по комнате, опять подумал и сказал:

– Есть предложение. По воскресеньям на скачках любительский гандикап. Вместо жокеев-профессионалов скачут спортсмены-любители. Преимущественно «быки» и те, кто рассчитывают поступить на службу в полицию.

– Какая же связь между скачками и полицией? – перебил я.

– Полицейский комплекс, как и твое пятиборье, требует умения стрелять, плавать и ездить верхом. Хорошо ездить. А Корсон Бойл – скаковой меценат, умеющий отличать победителей.

– Кто это – Корсон Бойл?

– Начальник продполиции.

– Правая рука Фронталя?

– Кто знает, кто у кого чья рука, – загадочно сказал Фляш, – но Корсон Бойл – это личность, от которой зависит многое.

– А при чем здесь я?

– Примешь участие в гандикапе.

– Я?

– Ты.

– Ничего не понимаю. Зачем?

– Это приказ.

Я задумался. Фляш тоже молчал, ожидая ответа. Наконец я сказал:

– Приказы, конечно, не обсуждают, но разумные люди не отдают приказов разумным людям, не объяснив их цели.

– Хорошо. Проверим, насколько ты разумен. Сначала приказ. Завтра с утра, как только начнется движение по Городу, ты поедешь на ипподром. Спросишь жокея Бирнса. Хони Бирнс. Запомни.

– Я его знаю.

– Тем лучше. Скажешь: Фляш просил подобрать экстра-класс. Понял?

– Я не идиот. Дальше.