Эдгар Берроуз - Бегство на Венеру Страница 27

— А Дума?, — усердствовал я. — Кто такой Дума?

— Наш король — богатейший и самый могущественный король на Амторе. Ты наверное увидишь его, когда мы достигнем Брокола. А может быть и Лото-эль-хо-Ганья. Я думаю они захотят посмотреть на такого великого лжеца, у которого врут даже волосы и глаза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что не может быть существа с желтыми волосами и серыми глазами. Поэтому они лгут.

— Твой ум поразителен, — сказал я.

Он кивнул в знак согласия, а затем сказал:

— Я уже наговорился и отошел.

Если и было что-то у этих броколов, так это отсутствие болтливости. Они говорят тогда, когда им надо что-то сказать. В остальное время они молчат. В этом они сильно отличаются от моего вида. Меня всегда удивляет и даже забавляет женское бормотанье, поднимающееся в театре как только падает занавес перед антрактом. Нет ничего в мире важнее этих разговоров.

25

Должен сказать, что после разговора с этим малым, которого как я узнал позже, звали Ка-ат, мне действительно захотелось добраться до Брокола и посмотреть на женщину такой красоты, рядом с которой другие женщины кажутся животными. Если бы не беспокойство о Дуари, я бы не прочь отравиться в это удивительное путешествие. Все равно в конце концов придется умереть, даже если в тебя впрыснули серу долголетия. Поэтому если никто от тебя не зависит надо наполнить свою жизнь приключениями до краев, даже если ты порой рискуешь жизнью.

За все время перехода в Брокол никто больше не говорил со мной. Они общались между собой и со мной с помощью знаков. Иногда я удивлялся как у них не атрофировались органы речи. У меня было время для раздумий. Конечно большинство из них относились к Дуари, но я также думал о странных вещах, о которых рассказал мне Ка-ат. Мне было интересно, что он имел в виду, когда говорил, что Лото-эль-хо-Ганья не висела на дереве? Нашим конокрадам например, которых линчевали во времена дикого Запада, было наплевать будут ли они висеть на дереве или на чем-то еще.

Броколы не несли с собой ничего, кроме копьев, мечей и маленьких сумок с едой. Так как места были для них незнакомые, мы проходили небольшое расстояние за день. Утром пятого дня мы пробрались через горный перевал и с вершины я увидел город, лежий в долине, покрытой водоемами.

Отряд остановился на вершине и, глядя на город, поклонился три раза в пояс. Мы стояли совсем рядом и возможность, которую я так ждал, наконец представилась. Я был рядом с воином, который нес мой пистолет. Когда он кланялся я коснулся его. Когда он разогнулся у него уже не было моего пистолета — он был спрятан у меня за поясом.

Я не знал когда представится возможность применить его. Теперь я понимал, что не смогу пробить себе дорогу из города, в котором полно врагов. Но по-крайней мере они дорого заплатят за мою жизнь. Все равно я был рад, что вернул свой пистолет. Так или иначе, он дает мне чувство безопасности и превосходства, которых я не имею без него. И это было странно, так как до моего появления на Венере я вовсе не носил никакого оружия. Поклоны на вершине перевала, как я узнал позже, были религиозным ритуалом. Брокол считался священным городом. Главным сооружением в городе был храм Лото-эль-хо-Ганьи. Сюда приходили люди из меньших сел помолиться и совершить жертвоприношение.

Мы сразу же продолжили переход и вскоре оказались у ворот Брокола. Не буду утруждать вас описанием подробностей входа в город. Скажу только, что это не было триумфальным шествием для Ка-ата. Он потерпел поражение и не принес никакой добычи, кроме одного пленника. Ка-ат был йоркокором, командиром тысячи воинов. Дословно йоркокор означает тысяча кинжалов и соответствует военному званию полковника. Три золотых браслета на его руках и три золотых кольца на ручке его крючка были его знаками отличия.

Меня привели на открытую площадь в бедной части города и заперли в клетку. Там стояло еще несколько клеток, но только одна была занята. Ее обитателем был человек такой же как я. Клетка эта стояла рядом с моей. Это не была выставка, но площадь не была закрыта и многие броколы подходили, чтобы поглазеть на нас. Одни из них тыкали в нас палками, другие кидали в нас камнями. Но большей частью они смотрели и высказывали замечания — отдельные слова или фразы. Они не были болтливыми.

Один из них посмотрел на меня и спросил у свего приятеля: — Что это?

Другой замотал головой.

— Желтые волосы, — сказал первый.

— Серые глаза, — добавил второй.

Они вели себя неслыханно для броколов.

— Вы слишком много говорите, — закричал на них человек из соседней клетки.

Один из них бросил в него камень и они ушли.

— Они не выносят, если кто-нибудь им скажет, что они много говорят, — признался мне мой сосед.

Я кивнул. У меня вдруг защемело сердце, как будто я почувствовал приближение трагедии. Мне не хотелось говорить. Отчасти я связывал это с мыслями о Дуари.

Мой сосед по клетке печально покачал головой. — Ты не выглядишь как брокол, но разговариваешь так же. Это ужасно. Когда я увидел как привели тебя, то думал, что теперь мне будет с кем говорить.

— Извините, — я буду рад поговорить с вами.

Его лицо просветлело.

— Меня зовут Джонда, — сказал он.

— А меня Карсон.

— Я из Тонглапа. А ты?

— Из Корвы, — сказал я. Все равно было бесполезно пускаться долгие объяснения где находятся Соединенные Штаты Америки. Никто на Венере не понял бы этого.

— Я никогда не слышал о Корве, — сказал он. — Тонглап находится далеко в той стороне. Он указал на север. — Я — вукор в армии Тонглапа. Вукор означает один кинжал, но является названием офицера, командующего сотней человек, то есть капитаном. Тонглап означает большая земля.

Тянулись долгие дни и я все больше впадал в уныние. Я сидел в клетке в неведомой стране как пленник этих странных полулюдей. Мой неисправный самолет находился в Джапале, а Дуари — в далеком Тимале. Как долго эти дикари будут дружественны к ней. Я начал терять надежду, что мы когда-нибудь встретимся и доберемся до Корвы.

Джонда рассказал мне, что в любой момент одного из нас могут принести в жертву Лото-эль-хо-Ганье. — Я слышал, — рассказал он, — что она либо выпивает кровь жертвы, либо купается в ней.

— Наверное она очень красивая, — сказал я. — Ты видел ее когда-нибудь?

— Нет, и не хочу видеть. Думаю, что это не укрепит моего здоровья. Лучше бы она не узнала о нас.

Через пару недель меня с Джондой вывели из клеток и заставили убирать овальное поле, окруженное рядами скамеек. Скамейки находились на возвышении, причем нижний ярус поднимался на десять футов от земли. Больше, чем что-либо другое оно напоминало испанскую арену для бычьих боев. К нему вели двое главных ворот. Было еще множество маленьких дверей в деревянном ограждении, окружавшем поле.