Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти Страница 27

Я это чувствую. Во мне есть какие-то приемники, которыми я ловлю волны бьютов.

- Недурно,- сказал сэр Уильям, разглядывая филармонического Пана на фоне бетонной конструкции.- В вашем городе, коллега Кравчук, есть что-то такое, что не дает мне основания причислить его к безнадежным.

Наши приемники с Бризкоком настроены на одну волну. Как это я раньше не понял! Отсюда все и пошло-поехало, тогда еще, в зале заседаний, когда мы возились со слайдами.

- Иначе бы я здесь не жил, профессор,- отозвался Кравчук.На земле в каждом месте что-то есть. Особенно если вы в этом месте родились.

- Так вы считаете, что происхождение может способствовать...

- Или противодействовать, профессор!

Не могу и придумать, куда бы их занесло, ecли бы я громко не сказал:

- Вот!

Мы стояли у боковой двери с двумя надписями: "Вход воспрещен" и "Предъявите пропуск". Я привык к тому и к другому. Раскрыл дверь, пропустил Бризкока и Мишу, вошел вслед за ними, разумеется, ничего не предъявляя, да у нас ничего и не спросили.

И так видно, кто проходимец, а кто имеет законное право.

Елена была в черном платье с большим вырезом, серебряный медальон, серебряная заколка, серебряные туфли, серебряный пояс.

Имело смысл прийти посмотреть на нее, независимо от твоих личных, глубоко интимных отношений с инструментальной музыкой, как классической, так и еовременной.

У меня Эти отношения весьма натянутые. То есть я не могу сказать ничего определенного про отношение музыки ко мне, я отвечаю только за себя лично. Последний раз я был в Малом зале Консерватории года два назад, не по доброй воле, а по Олиному настоянию, и в антракте она мне сказала, что впредь освобождает меня от непосильной нагрузки.

Это по-честному. Я же не заставляю ее смотреть футбол по телевизору.

Елена провела нас в зал и усадила в шестом ряду, сообщив, что эти места оставлены для нас специально как для почетных гостей. Чем они лучше других ума не приложу. Свободных кресел было сколько угодно, каждый мог найти себе местечко по вкусу.

Городские меломаны не торопились на встречу с пианисткой из областной филармонии, все нынче стали переборчивые, подавай им знаменитостей.

Злобный мещанский городок. Разве Елена заслужила такое отношение к себе? Где ты, многоликая городская интеллигенция?

Та сотня слушателей, которая рассаживалась по местам в довольно уютном полукруглом зальчике, состояла сплошь из симпатичнейших людей. Такие чудесные старушки с подсиненной сединой, такие вдумчивые школьники с умными глазами! И наша тройка во главе с нобелевским лауреатом тоже чего-то стоила. Интересно, а нобелевским лауреатам дают лауреатские значки? И если дают, почему Бризкок его не носит? Я бы носил по торжественным случаям. Ничего в этом нет вызывающего, как думают некоторые.

Кретин, кто даст тебе нобелевскую премию? Ты даже журналистскую премию за освещение какого-нибудь опыта-почина - и ту не получишь, для этого надо принимать активное участие в общественной жизни, а ты профвзносы за три месяца задолжал.

Сильно накрашенная дама в длинном платье манерным голосом объяснила нам, кто будет перед нами выступать и какую пьесу Листа сыграет для начала.

Пьеса Листа оказалась довольно шумной, потом потише, потом опять шумной. Елена играла здорово. Пальцы так и порхали над клавишами, особенно в конце, когда было особенно громко и очень быстро. Мне понравилось. Остальным тоже: все долго аплодировали.

Когда Елена кланялась, я почувствовал явственно, как мои внутренние струны откликаются на ее бьюты. Я нисколько не жалел, что пошел на концерт.

Потом дама сообщила публике, что следующим номером программы будут фортепьянные пьесы Шопена. Названий я не запомнил, но сами пьесы теперь узнаю сразу, как только их играют по радио, а их довольно часто играют, правда, другие пианисты, не Елена.

После первых аккордов я понял, что бьюты воспринимаются не только глазами. Более того, когда я закрыл глаза, то еще острее почувствовал их пронзительную, режущую, душу взламывающую силу. Это был шквал мощностью в сто тысяч килобьют. Или килобьютов. Сто грамм или сто граммов?

Опять отвлекся.

После Шопена был перерыв.

- Что с вами? - спросил Бризкок.

- Шопен,- сказал я.- Я раньше как-то не обращал на него внимания. По-моему, выдающийся композитор.

- Напиши об этом статью,- посоветовал Кравчук.- Очень полезная и, главное, свежая информация.

- Но Елена... - Дальше я не смог сформулировать свою мысль и для наглядности пощелкал пальцами.

- О, Елена! - подхватил Бризкок.- Очень мило, очень. Хорошая школа, мягкая манера. Класс, конечно, не выдающийся, природа не всем раздает талант в равной мере, но очень, очень неплохо. Зайдем к ней и поздравим.

Как это у нобелевских лауреатов легко получается - зайдем и поздравим! Очень, очень неплохо... И только-то?

Я хотел наорать на них - глухие слепцы! Таланта, видите ли, не хватает!

Спокойно. Я просто чего-то не понимаю. Но и они чего-то не понимают. Разные резонаторы. Предположим, у них лучше, точнее.

Или так: у всех примерно одинаковые, но мой поздно включился.

У меня внутри был крючок, который мешал резонатору раскрыться, срабатывать - и этот крючок вдруг сорвался, отлетел.

Поскольку за терминологию теперь отвечаю я, назовем крючок антибьютом.

Многие из нас, и ваш покорный слуга не исключение, снабжены крепкими антибьютами на разные случаи жизни. И вопрос в том, чтобы найти для себя, случайно набрести или отыскать целенаправленно, как у кого получится, ту силу, лучше в миллион килобьютов, которая этот крючок сорвет и взломает дверь. И тогда...

Мы поздравили Елену - у сэра Уильяма это получилось очень хорошо, несмотря на скромный запас русских комплиментов, и даже нигилист Кравчук довольно связно сказал с десяток похвал, которые я выслушал без внутреннего протеста. Я опекал внутри себя Елену и хотел оградить ее от лживых слов и нечестных льстивых взглядов. Как будто кто-то дал мне уже право на опеку.

Бьюты и антибьюты. Вышибленная защелка. Сорванный крючок.

Мы торопились на вечерний поезд и ушли с концерта. Сто любителей инструментальной музыки остались слушать Елену.

В первый раз за свою жизнь я завидовал ходокам в филармонию. Елена протянула мне руку, и я пожал ее. Хотел поцеловать и чего-то испугался. На удивление красивые, тонкие, сильные пальцы, узкая ладонь, чуткое запястье.

Когда мы шли к вокзалу, у меня в голове звучала пьеса Шопена. Не та, которую я слышал только что, а какая-то другая, слышанная раньше мимоходом, когда бреешься у включенного радио, или, может быть, не слышанная вовсе. Но я точно знал, что это Шопен - мазурка или полонез? - никогда не мог разобраться в отошедших навек бальных танцах - что мазурку эту играла. Кaк только поезд тронулся, я постелил себе, растянулся на полке, накрылся с головой и сделал вид, будто уснул. Спать мне не хотелось. Мне хотелось поскорее оказаться дома и увидеть Олю.