Александр Тесленко - Испытание добром (сборник) Страница 27

Сохраняйте спокойствие! Город будет переведен на прежние системы энергообеспечения, что, безусловно, сильно скажется на жизни белоозерцев, которые уже в течение года могли удовлетворять абсолютно все свои энергетические потребности.

Но наша сила, сила мыслящих существ, не в том, как много мы потребляем энергии, а в том, что мы можем создавать такие установки, как «Юлиора», и не только создавать, но и решиться их остановить, не оставаясь слепыми рабами дешевой, почти даровой, энергии.

Вредность К-лептического излучения доказана неопровержимо!

Завтра в двенадцать часов «Юлиора» будет остановЛиана!

Сохраняйте спокойствие!

— Арлен… Я рассказала маме…

— О чем?

— О нас с тобой…

— Ну так что? — Арлен зевнул и закрыл глаза, откинувшись в глубоком кресле.

— Она так долго плакала, а потом…

— Почему плакала?

— Она у меня странная немного, то плачет, то смеется…

— Больная?

— Нет, просто стала какая-то странная. Я уже с ней не могу разговаривать… Теперь у нее что ни слово, все о дожде.

— Так сейчас все говорят лишь о дожде.

— Арлен, мою маму…

— Завтра остановят «Юлиору»…

— Постой, Арлен. Она хочет тебя видеть. Идем к нам…

— Сейчас?

— Да-да… Она ждет…

— Какие глупости! Как-нибудь зайдем… Я думаю о том, что когда «Юлиору» остановят, нам всем придется туго…

— Арлен, послушай: мою маму зовут… Марией…

— Что? — равнодушно переспросил Арлен, продолжая думать о «Юлиоре».

— Она просила передать тебе, что ее зовут Марией… И она хочет тебя повидать… Ты только прости, она у меня немного со странностями. Но она добрая… Пойдем, пожалуйста!

— Ты говоришь — Марией?..

«Мария, Мария, что ты делаешь со мной? Я не могу даже сердиться на тебя, мне совершенно не за что сердиться на тебя. Как хочется верить: все — лишь простое недоразумение. Ты исчезла. Неужели я надоел тебе за те мимолетные дни нашего (возможно, только моего?) счастья. Зачем же тогда говорила такие теплые, нежные слова? И у меня не найдется ни слова упрека. Но сможешь ли ты посмотреть мне тогда в глаза?»

— Марией? И она просила передать…

— Арлен, что с тобой?

— Марией? — крикнул он.

— Арлен!..

Он выбежал из комнаты, бросился к двери из квартиры, распахнул ее и бежал уже к лифту, как вдруг опомнился, повернулся к Ольде и истерично позвал;

— Ну что же ты сидишь? Идем!

Девушка испуганно поднялась.

— Идем! Идем! — торопил он хрипло, сдерживая рыдания.

Ольда нехотя, с опаской тронулась за ним.

Из соседней комнаты вышел мрачный Григорий Завира, остановился на пороге.

— Что случилось, Арлен? — спросил тихо.

— Что? — Арлен порывисто обернулся, словно ему выстрелили в спину, уставился на отца: — Ты… дома?..

— Что случилось, Арлен?

— Почему ты дома?! — закричал сын. — Почему ты не в клинике? Без тебя там все больные поумирают? — Арлен нервно рассмеялся и закрыл глаза, судорожно вздрагивая всем телом. — Пошли! — резко приказал Ольде, овладевая собой.

Они взяли такси. Арлен всю дорогу молчал. И, только выйдя из кабины, когда перебегали под дождем к дому Ольды, он спросил, сдерживая частое от бега дыхание:

— Почему… ты не говорила… раньше…

Поднялись на двадцать седьмой этаж, Ольда открыла дверь квартиры, вошли… Из какой-то комнаты доносилась приглушенная дробь автоматической машинки.

Ольда разделась, а Арлен, выскочивший из дома в легком костюме, мокрый от дождя, нервно переступал с ноги на ногу.

— Где Мария?

— Арлен… Ты знаком с моей мамой?

— Где она?

— Пойдем…

Ольда открыла дверь и испуганно застыла на пороге.

— Мама! — вскрикнула она. — Мама, что с тобой? — спросила, несмело входя в комнату.

Арлен, помешкав, быстро вошел следом и увидел… Марию. Свою Марию! Она сидела на полу под знакомым оранжевым зонтом и бездумно смотрела перед собой в окно. Он побежал и опустился на колени рядом с ней. Хотел заглянуть Марии в глаза, но она зажмурилась.

— Я знала, ты меня найдешь, Арлен, — сказала совсем тихо. — Ты видишь, все озеро исклевано каплями…

— Ма-ама!

В окно звонко барабанил дождь.

— Арлен, мальчик, вот озеро, и наш зонт, и наш пригорок, где мы любили беседовать… И ты наконец-то пришел, нашел меня… Спасибо, мой мальчик…

Она сидела на полу с закрытыми глазами, и золотистые ее волосы струйками стекали на плечи.

— Мама… мама… — всхлипывая, повторяла Ольда.

— Кто ты? — Мария слегка приоткрыла глаза и удивленно подняла брови.

— Мама, это я… твоя…

— Я тебя не знаю. Кто ты? Зачем пришла эта красивая девушка?..

— Мария…

— Поцелуй меня.

— Мама!

— Садись, Арлен, посмотри, как трепещет вода, а я расскажу о себе. Арлен, ты слышишь? Поцелуй меня…

Арлен не выдержал и разрыдался.

«Дружище Дасий!

Вчера я вынужден был покинуть Белоозеро, почувствовав, что мое пребывание у вас может закончиться трагически. Нервы мои на пределе… Не знай я тогда в чем дело, то, безусловно, искал бы какие-то другие причины своего состояния, пытаясь их предотвратить, и смог бы наделать много непоправимых глупостей… Сейчас даже подумать страшно. Я мог даже решиться, мне нестерпимо хотелось этого — взорвать «Юлиору»… Но хватит об этом, сейчас над моей тогдашней хандрой можно только посмеяться.

Завтра «Юлиора» будет остановЛиана, и, надеюсь, все быстро нормализуется. Только бы побыстрей создать надежные К-лептические фильтры. Извини меня за прошлый скепсис и недоверие. Теперь я понимаю, что старым друзьям нельзя не верить. Досадно одно, очень поздно мы начали предпринимать решительные меры, Дасий. Очень поздно. Но никто не избавлен от ошибок. Итак, до встречи под СОЛНЦЕМ. Прошу еще раз, прости меня, друг.

Алекс Рилл сидел запершись в своем кабинете и пытался работать. Он уже второй день не выходил обедать. Не слышал ни посторонних шагов, ни голосов, вообще ничто не касалось его слуха, кроме дождя, конечно. Но, как ни старался, не мог сосредоточиться, он словно окаменел. Откинувшись в кресле за столом, тупо уставился на очередную, недописанную страничку романа о врачах, о себе, о самой жизни, в которой так много условностей, но, должно быть, и много вполне однозначных истин… Алекс Рилл никак не мог найти все время ускользающую мысль, нужную для осознания высшей жизненной сути, вне дождя и слякоти, вне достижений цивилизации и людского стремления к дармовому счастью; какое-то болезненное чувство внутреннего провала, пустоты тормозило мысль. Портативная «Электроника» вяло жужжала уставшей мухой.