Генри Каттнер - Ось времени Страница 28

— Но вам достаточно расколоть этот пополам, — сказал я. — Тогда они просто вытолкнут друг друга за пределы Галактики. Верно?

— Нет, и, кроме того, это невозможно, так что и смысла нет говорить об этом. При расколе разрушается и электронная матрица, целое никогда не бывает больше суммы составляющих его. И сумма составляющих всегда равна целому.

— Значит, ты никогда не слышал о Банахе и Тарски, — сказал я.

— О ком?

— Однажды я писал очерк об их работе. Меня очень заинтересовали их расчеты. Парадокс Банаха-Тарски — так он называется — это метод разделения твердого тела на части, затем соединения в целое, но с другим объемом.

— Я должен вспомнить об этом, — сказал Белем. — Ведь я прочел всю твою память. Это ведь чисто теоретическая разработка, да? — Он обыскал мою память, и я чувствовал себя, как пациент перед врачом.

— Да, теоретическая, — сказал я. — Однако кто-то сумел ее решить практически, только я не помню подробностей.

— Нет, помнишь. Ты просто не можешь найти их у себя в памяти, — сказал Белем, глядя на меня. — Ты просто не властен над своей памятью, но информация где-то хранится, очевидно, я недостаточно хорошо изучил содержание твоей памяти. Ты помнишь имя — Робинсон?

— Н… нет.

На лице у него было все то же спокойное выражение, но я чувствовал, как возбуждение его возрастает.

— Кортленд, — сказал он спокойно. — Я снова хочу войти в твой разум. Я думаю…

20. Последняя защита

Очевидно, он думал, что я буду возражать, хотя для него это не имело значения. Я видел, как его глаза расширились, глядя прямо в мои глаза. Но вот их фокус изменился, и теперь они смотрели куда-то внутрь, за мои глаза. Я видел, как тело его остается неподвижным, а лицо застыло, потеряло всякое выражение. Он снова заговорил со мной, но голос его теперь звучал в моем мозгу.

— Помни, все здесь, в твоей памяти, правильно подобранная ассоциация — и все всплывет. Подсознание не забывает ничего. Робинсон, Калифорнийский университет…

«Калифорния…» — подумал я, и что-то щелкнуло, переключилось, и я увидел перед собой раскрытую страницу — ту, которую я читал тысячу лет назад. Печать была четкой, и я хорошо разбирал слова.

Профессор Рафаэль М. Робинсон из Калифорнийского университета доказал, что можно разделить твердую сферу на пять частей, из которых можно сложить две сферы, каждая из которых равна по объему исходной сфере. Одна сфера формируется из двух частей, а вторая из трех. Иными словами, сумма объемов пяти частей равна объему исходной сферы и равна сумме объемов двух сфер, то есть вдвое большему объему.

И это все. Для Белема этого было, конечно, недостаточно, и я чувствовал, как он нетерпеливо обшаривает мой мозг в поисках, но и он не смог найти там того, чего там не было. Вскоре он покинул мой мозг, и металлическая фигура снова зашевелилась. Белем повернулся и молча пошел к столу, где начал что-то рисовать. Когда я задал ему несколько вопросов, он рассеянно послал меня к черту, так это началось. Бесполезно спрашивать меня, как это кончилось, я не понимаю. Смешно претендовать на то, что я хоть что-нибудь понимаю в этом, хотя все происходило у меня на глазах. Не легко. Не быстро. Это заняло так много времени, что чуть не стало бесполезным, ведь штурм продолжался. Я мог следить за первыми стадиями эксперимента Белема. Он забросил свою работу с линзами и целиком переключился на парадокс Банаха-Тарски. Я наблюдал, как он формирует сферы, грани, но затем у меня заболела голова от этого.

Он попытался сделать то, что любому человеку казалось невозможным. Через некоторое время я отошел и стал смотреть на игру огней около защитной стены. На первый взгляд все казалось благополучным, но я ощущал возросшую опасность, на мои вопросы никто не отвечал, но я видел, что движения механдроидов стали более быстрыми. Они знали, что нужно торопиться. Супермехандроид на столе изменился, нейронная сеть над ним упростилась, и теперь в ней светились только основные узлы и каналы. Неподвижное тело лежало на столе, окруженное голубоватым сиянием, как в коконе.

Механдроиды столпились вокруг стола, склонившись над ним. У меня создавалось впечатление, что они слушали советы своего новорожденного собрата, более того, некоторые из них выпрямлялись и куда-то торопливо направились, как будто выполняя приказ. Они работали, зная, что им оставалось жить часы, а может, минуты. Черная молния, снова прорвавшая голубую завесу, вызвала бешеный приступ активности механдроидов.

Красное облако медленно выплыло под огромные своды лаборатории, но теперь уже брешь не закрылась. В красном облаке вспыхнул красный столб, который стал расти, грозя разрушить стены.

Позади меня послышался звук колокола. Все механдроиды и я повернулись на этот звук…

Белем стоял у своего стола, и на его лице, как обычно бесстрастном, появилась тень торжества.

— ВОТ ОНО, — сказал он.

Число механдроидов вокруг операционного стола заметно уменьшилось. Многие подошли к Белему, чтобы посмотреть.

В воздухе над его столом плавала сфера размером с грейпфрут. Он лучами света, как ножами, разрезал эту сферу на пять частей. Эти разрезы, конечно, были не простые, казалось, лучи света режут сферу на части так, что разрезают даже молекулы. И вот уже в воздухе плавает пять частей. Я был почти уверен, что сфера была разрезана в четырех измерениях, так как я совершенно не мог сфокусировать свое зрение на них, я не мог смотреть на эти части без боли в глазах. Я закрыл глаза, но после долгого вздоха присутствующих рискнул открыть их.

Там, где плавала одна сфера, теперь их было две.

— Это же делают и амебы, — сказал я. — Что особенного в размножении делением?

— Не болтай, — сказал Белем. — И будь готов бежать, как только я прикажу. Времени осталось совсем мало, — он бросил встревоженный взгляд на окно.

Все в огромной лаборатории без суматохи готовились к бегству, вся огромная нейронная сеть была свернута и помещена в глубь кокона из голубого сияния. Стол уже не стоял на полу, а висел в воздухе без всяких опор. Значит, передатчики вещества уже готовы к действию, подумал я.

— Возьми эту трубку, — сказал Белем, — и иди в камеру передатчика и держи ее так, чтобы голубой конец был направлен вверх, я приду через минуту.

— Даже если ты сможешь расколоть этот мрамор, — сказал я, — уверен ли ты в успехе?

— Сейчас некогда разговаривать, просто пойди в камеру передатчика и открой дверь.

Серебряный мрамор все еще лежал на полу. Он был освещен красным светом, заполнявшим лабораторию. Красный свет исходил из длинного цилиндра, пронзавшего защитное поле и упорно расширяющегося, несмотря на все усилия механдроидов погасить его.