Михаил Савеличев - Черный Ферзь Страница 28

— Брысь, птица, — Сворден Ферц дунул на это нелепое существо, но птаха еще крепче вцепилась в палочку, нахохлилась, недовольно зыркнула бусинами глаз и клюнула один из грибов.

Лишь Планета ничего не сказал, неподвижно всматриваясь в костер. По его черным очкам-консервам и лысине перекатывались багровые отсветы. Он смахивал на идола, которого местные аборигены вытесали из громадного сухого куска дерева и вкопали здесь, на поляне, для пущей грозности обрядив его в валявшиеся по всему лесу остатки военной амуниции — следы некогда сгинувшей армии.

Птаха вцепилась клювом в гриб, лапки ее разжались, и она повисла на веточке, махая крыльями. От неожиданности Сворден Ферц чуть не выпустил шампур. Гриб разломился, и птаха с добычей все так же неуклюже вернулась на плечо Кудесника. Тот приоткрыл рот, принимая половинку трофея, пожевал, проглотил.

— Отравы еще многовато, — вежливо высказал свое мнение и состроил такую уморительную рожу, что все со смеху покатились. Кроме Планеты, конечно же, на которого чары Кудесника никак не действовали.

Мировой свет окончательно угас. Между деревьев там и тут разгорались светильники, разбавляя мрак ночи сиянием розовых нераскрывшихся бутонов. Один из таких светильников вырос на поляне среди нагромождений взорванного давным-давно бункера, чьи огромные блоки с торчащими во все стороны арматурины покрылись плотным одеялом мха.

— Похож на фонарный столб, — сказала тогда Шакти, когда они только вышли на эту поляну.

— Кто похож? — не понял Навах.

— Он еще и светится, — объяснил Сворден Ферц. — Вон, видишь бутон на самом верху? Там и светится. Сильнейший люминофор.

Теперь же светильник и впрямь еще больше походил на старинный фонарный столб. По странной случайности эти растения образовали ровные ряды, и казалось, что от поляны, где разместилась экспедиция, расходятся узенькие улочки, быстро теряясь в гуще леса.

— Здесь, наверное, когда-то был город… — тихо сказала Шакти.

Сворден Ферц достал из мятой пачки сигарету, прикурил от уголька. В рассеянном свете ночи дымок приобрел неожиданно ярко-розовый оттенок. Грибы уже скворчали, топорщились, будто живые.

— Вряд ли, — сказал Навах.

— Что — вряд ли? — Шакти не поднимая глаз следила за полевой кухней. Устройство, в искусственном желудке которого путем сложных реакций и готовилась каша, никаких запахов не испускало, лишь бодро подмигивало огоньками.

— Не было здесь никакого города. Это очень древний лес.

— А руины?

— Беспорядочное нагромождение камней, — поправил Навах, почти дословно процитировав отчет предыдущей полевой партии.

— А вы как думаете… Кудесник? — Шакти немного запнулась, все еще не привыкнув к колоритной личности аборигена.

Кудесник задумчиво продолжал пережевывать гриб, пока обеспокоенная птаха не долбанула его по мочке уха. Тот встрепенулся, отвел пальчиком птаху подальше от уха.

— Если вы этого хотите, то город обязательно отыщется, — улыбнулся абориген, демонстрируя редкие зубы.

— Что вы имеете в виду?

— Мир создан так, чтобы в нем могли появиться люди. Люди создают мир так, чтобы сделать возможным в нем свое появление.

— Не понимаю, — растерялась Шакти. — Какая-то странная логика.

— Антропный принцип, — пробурчал Планета. — Неужели не слышала?

Сворден Ферц стряхнул пепел в костерок, принюхался. Грибы на подходе — пара минут и от яда ничего не останется.

— Я слышала об антропном принципе, — почти съязвила Шакти. — Но он звучал как-то по иному. И причем тут вообще это принцип?

— А тебя никогда не удивляло, что восемьдесят три процента открытых нами рас относятся к тому же гумоноидному фенотипу, что и мы? — спросил Навах. — Почему вселенная устроена так, чтобы в ней появились мы и похожие на нас разумные существа, с которыми мы можем достигнуть взаимопонимания?

— Но ведь есть еще семнадцать процентов рас совершенно иного фенотипа? Поэтому не надо думать, что вселенная крутится только вокруг нас!

— Это вполне укладывается статистическую погрешность. Да и отсутствие возможности контакта с негуманоидами еще окончательно не доказано ни теорией, ни практикой. Если наше существование определяется одними и теми же фундаментальными законами, то и в сфере сознания…

Спор приобрел глубоко специализированный характер. Даже Кудесник откровенно заскучал от такого обилия узкоспецифических терминов из самых дремучих дебрей высшей ксенологии.

— Пустынные варвары говорят, что на границе леса водится необычный зверь, — Кудесник говорил очень тихо, почти шепотом, но каждому из сидящих на поляне казалось, что тот шепчет ему прямо на ухо. Чудилось, закрой глаза и почувствуешь горячее дыхание аборигена. — Его называют Тот, Которого Не Видно. Очень древний зверь. Он живет с тех времен, когда мир еще не свернулся вокруг мирового света. Он настолько древний, что у ныне живущих нет таких глаз, чтобы увидеть его, и нет такого носа, чтобы унюхать его, и нет таких ушей, чтобы услышать его, и нет таких рук, чтобы нащупать его. Но и этот зверь не обладает такими глазами, чтобы увидеть нас, таким нюхом, чтобы учуять нас, таким слухом, чтобы услышать нас, такими лапами, чтобы нащупать нас. Ему кажется, что он бродит по пустыне и нет вокруг ничего, что может утолить его жажду и его голод. Он очень голоден. Очень. Но говорят, что все-таки найдется такой человек, который сможет узреть зверя…

Колдун замолчал. Надолго. Даже птаха, до того слушавшая его, склонив потешно голову набок, прикрыла глаза-бусины и закачалась в полудреме.

Планета продолжал смотреть к костер. В уголке рта его дымилась сигарета, хотя Сворден Ферц готов был поклясться — еще мгновение назад ее там не было. Навах точил самодельным костяным ножом палочку и бросал стружки в угасающий костерок. Стружки сворачивались в спирали и отчаянно дымились. Огонь еле тлел, отплевывая в небо плотные клубы. И только Шакти не отрываясь смотрела на Кудесника. С самого начала знакомства тот производил на нее гипнотическое воздействие.

— И… Что дальше?

— Как только человек увидит зверя, тогда и зверь увидит человека. И все умрут, ведь зверь очень-очень голоден, — улыбнулся Кудесник.

— Если вселенная — чей-то сон, то это сон человека, — кажется процитировал Планета.

— Каша готова, — сказала Шакти.

Как всегда Кудесник отказался от посуды и принял полагавшуюся ему порцию в ладонь, сложенную лодочкой. И здесь имелась еще одна загадка — помещалось туда удивительно много. Шакти опрокинула в подставленную руку два полных половника, прежде чем Кудесник сказал «Спасибо», вернулся на свое местечко на замшелом валуне и принялся кушать, аккуратно направляя в рот гречку двумя деревянными щепочками. Кусочки мяса, которые он не ел, доставались птахе.