Николай Атаров - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) Страница 28

— Что ж он с графом Пальффи детей крестил, что ли? — неожиданно резко спросил Ватагин.

Котелков ничего не ответил, продолжая монотонно докладывать:

— Допрошенные показали, что Пальффи Джордж — тоже заурядная фигура даже в захудалой венгерской миссии. Помощник военного атташе. Оказался бесполезным работником. Говорили, что он поглощен своими лошадьми.

— Куда ж он девался? Где они с Крафтом? Почему остались на Балканах?

— Исчезновение их, возможно, тоже связано с романтическими интрижками. Эти шелковые комбинации, которые изучал Цаголов, — в них, наверно, и вся загадка… Эх, товарищ полковник, верьте мне: дешевим…

— Да, дешевим, — задумчиво повторил Ватагин. — Я думаю, если отделить шелковые комбинации Марины Юрьевны от всяких иных прочих, первый вывод напрашивается такой: спешат они страшно. Я сказал Цаголову в утешение: «Идем по заячьему следу, а выйти можем на волчий». Шустов, к примеру, убежден, что в Банате, на родине Крафта, в его конюшне можно было бы понаблюдать, как запечатывают ампулы с сапной культурой.

— К товарищу Шустову к самому надо бы приглядеться, — серым, ночным голосом произнес Котелков.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Ватагин.

— А только то, что младший лейтенант уводит нас в сторону.

Ватагин встал, кончая разговор. Встал и Котелков.

— Утром я вылечу на денек в Банат. Там, пишут, конюшня сгорела при невыясненных обстоятельствах. Останетесь тут командовать парадом. — Он помолчал и тихо добавил: — Что говорили о Шустове — забудьте. Только не отпускайте мальчишку, держите его при себе, инициативу не поощряйте… Спокойной ночи, Котелков.

24

Полковник Ватагин улетел в Банат, и майор Котелков остался «командовать парадом».

Впоследствии Славка Шустов не раз мрачно размышлял над тем, как это получилось, что он нарушил приказ полковника — «не заниматься частным сыском» — и очутился на Шипкинском перевале. Все началось с того, что в Казанлыке, во время поездки с Ватагиным в эмигрантскую богадельню, он забежал в местный фотосалон. Судя по фирменному знаку на обороте снимка одного из семи «женихов» Ордынцевой, этот господин проживал именно здесь, в Казанлыке. Славка и сам не ожидал такой удачи: хозяин фотосалона сразу же признал, что это некто Благов, смотритель перевала, там в горах и сейчас живет. Несколько дней по возвращении Славки в Софию фотография шипкинского смотрителя жгла ему руки, и он разглядывал ее в машине, загородившись спиной от всего мира.

И все же в воскресное утро, когда он зашел с бумагами к майору Котелкову, он и сам не думал, что в этот день встретится лицом к лицу с неразгаданной и ускользающей от него тайной. Тут главную роль, конечно, сыграл майор Котелков.

Если вам в оскорбительно-шуточной форме говорят: «Вы, Шустов, не разведчик, и в качестве разведчика вам на Шипке делать нечего, пользы от вас не будет, расхода горючего не оправдаете…» Если среди разговора снимают трубку и долго с кем-то беседуют (можно догадаться, что с начальником общего отдела), — как вы себя будете чувствовать: хорошо, весело?

А Котелков знал, о чем поговорить в присутствии младшего лейтенанта с общим отделом: о том, что шоферов-водителей надо проверить на всех штабных машинах.

— …Знаешь, чтобы не просто был пронырливый хлопец, любимчик начальника, — давал указание майор Котелков, — а хороший солдат, который в тяжелую минуту не оставит командира, не подведет!

Шустов не считал себя хлопцем-водителем, но все-таки было ему не более двадцати лет, а это возраст, когда в таких случаях опустишь голубые глаза и стоишь не шелохнешься — сам не свой от обиды. Так что майор Котелков мог впоследствии и не оправдываться, будто его усыпила чистота и ясность Славкиных глаз: он их не видел.

Повесив трубку, он неторопливо разглядывал бумаги, потом потрогал осторожно ладонью бритую наголо голову и сказал:

— Могу вам позволить поехать на Шипку в качестве экскурсанта. Возьмите хотя бы Бабина, чтобы не гонять машину впустую… Что ж, развиваться вам полезно, почему бы не расширить свой кругозор. Нынче многие штабные ездят к местам героического подвига русской армии.

Когда Котелков молча подписал предписания на младшего лейтенанта и рядового и путевой лист на машину, Шустов так же молча повернулся на каблуках и отпечатал строевым шагом до дверей.

Только в пути, за баранкой, он несколько отвлекся от оскорбительного разговора и повеселел. Давно уже они не были с Мишей Бабиным вместе, и было им о чем поговорить. Радист почти и не видел Болгарии: он или спал, набираясь сил, или дежурил у аппарата, боясь пропустить очередные переговоры противника. Это был поразительно добросовестный человек. И при всех взаимных препирательствах Славка Шустов часто невольно примерялся к Мише, особенно в минуты, когда Славкину совесть захлестывал девятый вал самокритики. На этот раз заспорили неожиданно о Даше Лучининой. Славка похвастался, будто Даша к нему неравнодушна. Он не ожидал, что получит такой отпор от Миши. Тот просто был беспощаден и камня на камне не оставил от Славкиных иллюзий.

— Тебя еще не за что любить.

— А ненавидеть?

— И ненавидеть не за что, — подумав, договорил Бабин.

Как ни странно, Славка задумался над этим изречением и даже забыл огрызнуться.

Знакомой дорогой Шустов в два счета привел машину на перевал. Странно было в полчаса влететь из знойной долины Казанлыка в хмурый край ветра, камней и облаков.

…В корчме у перевала было темно. Пустые столы дожидались людей из долины. В открытое окно летел ветер с водяной пылью, словно старый дом боролся с холодным океанским прибоем. Славка вошел первым. В дальнем углу маленький чабаненок примерял перед осколком зеркала фетровую шляпу, наверно, корчмаря. Увидев военных, он смутился и убежал. Вскоре появился сам корчмарь, толстый, неприбранный, с младенцем на руках.

— Здравствуй, хозяин, — сказал младший лейтенант, стараясь вести себя так, как вел бы себя в этом случае Ватагин. — Вот заехали на Шипку. Принимай.

— Много здравия! Много счастья! — Корчмарь нацедил стаканы крестьянского вина из старого бочонка, стоявшего на прилавке. Его лицо, закаленное горным солнцем, зимними бурями и огнем очага, очень подходило по тону к медно-зеленому сырому бочонку.

— Как зовут смотрителя?

— Христо Благов.

Корчмарь вздохнул, вытер волосатые руки, стал резать брынзу. Звоночек на двери вздрагивал от порывов ветра, как дальний колокол, сзывающий путников в зимних метелях. Под столом стояла понурая овца, готовая к закланию в час, когда покажется из долины автобус.