Илья Варшавский - Сборник [СИ] Страница 28

Верно все это, ох, как верно! Однако не надо забывать и другого. Во-первых, кто-то должен и утюги с мясорубками делать. А посади туда какого-нибудь пентюха, так завтра сами же вы, уважаемый читатель, взвоете благим матом. Во-вторых, слов нет, руководить большим предприятием куда как почетнее и приятнее, а вот насчет труднее ли, это еще вопрос. Такое предприятие у всех на виду. Случись что-нибудь с планом, сразу мчатся курьеры, летят депеши, созываются ответственейшие совещания, из министерства срочно прибывают седовласые мужи с холеными глазами и учтивыми манерами — помогать расширять узкие места. А оклады первой категории? А персональные надбавки к ним? А кандидаты технических наук, запросто работающие в конструкторском бюро? Да что там кандидаты! Консультантов в звании членкоров не хотите? А командировки для изучения передовой технологии, Вы что, забыли о них? А импортное уникальное оборудование? Это вам тоже, как говорится, не хвост собачий!

Так спустимся на землю и представим себе, что вы не додали ежемесячному плану сколько-то мясорубок. Ну вызовут куда следует и пропесочат. Строго предупредят — не выправишь положение, подберем другую работу, по силам. И подберут, можете не сомневаться. Никто с вами особенно нянчиться не будет.

Конечно, нельзя умолчать, что Иван Терентьевич не раз, читая в газетах о награждениях и премиях, перепадающих его более удачливых коллегам, сокрушенно вздыхал. Было и такое, однако тут же неотложные нужды производства отвлекали его от печальных мыслей. Кроме того, он понимал, что в пятьдесят лет достиг уже своего потолка. Там, за массивными стенами заводов союзного значения, в просторных корпусах, озаряемых светом люминесцентных ламп, шла своя особая жизнь, и будущие руководители пестовались управлениями кадров министерств с младых лет. И никому в этих министерствах не было известно о каком-то там Иване Терентьевиче Есикове. А если и было бы известно, так что? Делает мясорубки, и ладно. Надо же кому-то и мясорубки делать. Без них тоже не обойдешься. Не ввозить же из-за границы.

Поэтому, складывал аккуратненько Иван Терентьевич газету с награждениями и принимался за текущие деда. Так капитан работяги-буксира взглянет грустно на отплывающий в дальний рейс залитый огнями роскошный лайнер, поглядит на рубку, где вылощенный штурман нагнулся над экраном локатора, запихнет потуже клеенчатый плащик, усмехнется в усы и поведет свое суденышко сквозь брызги волн и туман на створы гавани.

И все же неверным было бы предположение, что Иван Терентьевич чем-то ущемлен в жизни. Заводик у него был хоть и небольшой, но образцовый, работу он свою любил, на оклад не жаловался, вполне хватало, квартиру имел отличнейшую, из двух комнат, а в окрестностях Зеленогорска — дачку от дачного треста. Конечно, Зеленогорск не Комарово и не Репино, но тоже место неплохое, а при наличии служебной машины и окраина хороша. Что же касается семейной жизни, то поскольку тяги к ней он вообще не испытывал, так и говорить не о чем. Тем более, что хозяйство его вела старая домработница, женщина аккуратная, честная и заботливая.

Вот, пожалуй, и все, что можно сообщить о главном герое.

Посмотрев почту, Иван Терентьевич вспомнил еще об одном деле и поморщился. Зван он был сегодня на день рождения к начальнику ОТК, жившему в заводском доме, расположенном тут же у проходной. Идти туда ему до смерти не хотелось, но и обидеть старика было нельзя. Хоть на час, а зайти нужно.

Иван Терентьевич потянулся, вымыл руки, надел пиджак и вышел в приемную. Там, на отполированной до блеска скамье, позади заплаканной Люси, как всегда, дремал, надвинув кепку на глаза, шофер Гоша. Услышав скрип двери, он лениво открыл один глаз.

— Опять спишь?! — раздраженно сказал Иван Терентьевич. — Что за натура такая! Времени свободного хоть отбавляй, парень молодой, хоть бы книжку почитал.

— Чего их читать? — усмехнулся Гоша. — Все равно, одна брехня.

Иван Терентьевич нахмурился.

— Подожди, вот возьмусь за тебя. Заставлю в техникум готовиться. А то так всю жизнь и проспишь в приемной.

— Мне техникум ни к чему. Мне и тут не дует.

— Ладно, — оборвал его Иван Терентьевич. — Поговоришь у меня потом. А сейчас слушай: я буду в новом доме. Через час подашь машину, поедем на дачу. Понял?

— Чего ж тут не понять?

Здесь заметим, что Есиков крайне редко позволял себе задерживать Гошу на работе сверх положенного времени. В прошлом — фронтовой шофер, он отлично сам водил машину. Однако сегодня знал Иван Терентьевич, что никак не отвертеться ему от рюмки за праздничным столом, и не в его правилах было садиться после этого за руль.

— А вы можете идти, Люся, — добавил он.

— Хорошо, Иван Терентьевич.

Иван Терентьевич направился к проходной, но по дороге завернул в механический цех, где обрабатывалась партия заготовок, отлитых по новой технологии. Шел брак, и пришлось вызвать с квартиры начальника литейного цеха, разбираться в технологии, давать указания о проверке кокилей. Словом, ушло на это минут сорок. Тут вспомнил он, что забыл в кабинете заранее припасенный торт для именинника. Вернувшись в кабинет, Иван Терентьевич щелкнул включателем и застал на месте от изумления и гнева.

Да-да, читатель! Именно то, что ты думаешь. Будем без трепета глядеть в лицо жизни, когда она, бросая нам вызов, глумливо поднимает забрало.

Итак, на директорском диване бездельник Гоша с вертихвосткой Люсей, презрев все высказывания великого физиолога о сохранении творческих сил, предавались как раз тому, от чего он предостерегал.

Трудно передать, что тут произошло.

Иван Терентьевич бушевал. Люся рыдала, а Гоша, тупо глядя в пол, непрестанно бубнил: «Я тоже человек», что уже само по себе свидетельствовало о невысоком уровне интеллекта директорского шофера, потому что имей он подготовку хотя бы в объеме классической гимназии, нечего было б, как попка, долдонить одно и то же. Мог бы Гоша, подобно герою комедии Теренция, гордо заявить: «Homo sum, et humanum nihil a me alienum puto».

Однако, образование он имел всего семиклассное, да и латынь из моды вышла ныне…

Все имеет свой конец, в том числе и начальственный гнев. Пообещав Люсе поговорить с ней утром как следует, Иван Терентьевич велел Гоше подавать машину, ехать на дачу. Позвольте? — спросит дотошный читатель. — А как же со званым вечером? — Полноте! какой там еще вечер после таких переживаний? Нет, не вполне еще остыл Иван Терентьевич. Иначе сидел бы он на привычном месте рядом с шофером, а не забился в угол на заднем сиденье. И на вопрос Гоши «Можно я закурю?» не ответил бы в сердцах: «Нельзя!»