Андрей Кокоулин - Нея Страница 28

— Вы заметили, — сказала она, — что ЭТО (она выделила голосом) не любит причинять физический ущерб?

— Осторожнее, — предупредил Виктор.

— Я привыкшая, — Магда наклонилась, пробуя пальцем желто-коричневое пятно синяка на голени. — Да и вы, наверное. Вон вы весь в крови. Тем более, бьет оно не всякий раз…

— Мне ломало нос, — сказал Виктор.

Он тоже сел, расщелкивая те карабины, до которых мог дотянуться.

— Это все равно мелочи, — Магда послюнявила палец и обтерла им выявленную царапину. — Нос, ключица, фаланга. Оно, я думаю, боится нас убить. Оно испугалось тогда, в самый первый раз.

Виктор пожал плечом.

Он стянул бухту шнура и занялся ножными ремнями.

— Мне кажется, это был не испуг.

— А что?

— Например, форсированный контакт. А мы не выдержали.

— Вы сами-то верите в это?

Виктор изобразил лицом нечто неопределенное.

— Какая уже разница?

Магда поправила платье.

— Знаете, когда я шла сюда… Оно четко сказало, что сюда нельзя. Но я пошла.

— Глупо.

Магда посмотрела с вызовом.

— Если мне делают больно, то и я стараюсь, чтобы больно. Если оно наказывает, значит, ему не нравится. Значит, ему не комфортно. И тогда уже кто кого. Кто сдастся.

— Странная логика, — Виктор повернулся спиной. — Отсоедините там.

Марта подползла к нему на коленях.

— Почему странная? Я же дошла. Я была сильнее. Я была упорнее. Накопишь силы, и можно наперекор.

— У меня не получается, — сказал Виктор.

— Ну что вы! Вы такой мужественный, со шрамом. Такой красивый. В сви… ой, он у вас порвался.

— Я знаю. Это внизу, в камнях.

— Значит, тоже пытаетесь, — она звякнула карабином. — Вот, все.

— Честно, — сказал Виктор, принимая петлю шнура, — я уже устал пытаться. Это как методично таранить лбом стену в надежде, что лоб окажется сильней. Только это изначально утопия. Брызг много, а стена как стояла, так и стоит.

Он сбросил жилет.

— Один лоб — да. А два лба? А три?

Виктор взял пальцы Магды в свои.

— А сколько лбов уже разбиты?

— И вы хотите умереть так?

— Милая Магда, — сказал Виктор, разглядывая ее упрямо пожатые губы, сердито сверкающие глаза, ее черные волосы, прядками прилипшие к вискам. Ему захотелось ее поцеловать, но он повторил: — Милая Магда, мы с вами сейчас разговариваем, потому что тварь в наших головах пока не считает нужным нас наказывать. Мы ходим по тоненькому краю, и не важно, будут потом синяки, фаланги, носы или нет. Будет просто больно. Это будет. А еще страшнее, что потом будет провал в памяти, и постель чужого человека, и стыд, и…

Он замолчал.

— Неужели вы трусите? — прошептала Магда. — Вы там, в столице, так и живете — как бы что не случилось? Каждый год — фестиваль? От Первых Домов — к площади?

— Извините, — сказал Виктор.

— Наверное, я зря вас вытянула, — с горечью произнесла Магда, помолчав. — А ведь в кафе вы мне понравились.

Она поднялась. Посмотрела через плечо.

— Знаете, что? Я где-то читала, что слаб не тот, кого бьют, а тот, кто не может… не может…

Она вдруг со стоном согнулась пополам — ее напряженное, с раскрытым ртом лицо оказалось в нескольких сантиметрах от его лица. В темных глазах, в расширившихся от боли зрачках Виктор уловил мелкое, ртутное дрожание.

— Ох-х…

Магда упала, и дрожание кануло вниз. Подтянув руки к животу, женщина скрючилась в эмбриональной позе, задышала, пристанывая.

Виктор отвернулся. Вот и все, чего стоят громкие слова, грустно подумалось ему.

— Эй, — услышал он Магду. — Дай… дайте руку.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы не в оди… ночку. Ну, пож…

Виктор, помедлив, протянул ладонь.

И зажмурился, ожидая, что и его сейчас повалит рядом. Но этого не случилось. Магда тискала его запястье, а он смотрел на Кратов, маленький городок с большим вокзалом, в котором все также, как везде на этой планете, люди дышат, люди стонут, или договариваются с тварью, понимая, что договариваться, собственно, не о чем. О капитуляции разве что. Но имеет ли тварь понятие о капитуляции?

Так прошло пять, десять минут.

Пальцы у Магды были тверже Вериных, грубее. Запястье скоро заныло, захотелось отнять руку. Но Виктор терпел. Ему казалось, что сейчас Магда как будто висит над провалом, и шнур — это он, Виктор Рыцев, глупый следователь, вызванный на безнадежное дело. Конечно, наивная ассоциация.

Они просто висят на разной высоте.

— Вы опять?

Виктор обернулся.

Босой, в длинных красных шортах стоял выше на тропе Василь. Треугольное лицо его жалобно кривилось.

— Вы опять не слушаетесь? — спросил мальчишка высоким, срывающимся голосом и сел на корточки перед съежившейся Магдой. — Вы совсем дураки? Придурки!

Он заплакал.

Пальцы его слепо касались темных Магдиных волос. Слезы прокладывали мокрые дорожки по щекам.

Виктор вздохнул. Странный ребенок. Добрый. Жалостливый. И почему-то постоянно наблюдающий кратер. А в траве сливающийся с травой. Что там говорят ему в его голове?

Эх, было бы, наверное, замечательно убить в себе все лишние мысли, ходить по голосу, спать по голосу, любить по голосу, мы движемся в этом направлении, да-да, движемся. Но, бог мой, как это противно.

Если это цель, то его череп все-таки разлетится о стену.

Виктор посмотрел на Магду и испугался ее застывшего, остекляневшего взгляда.

Мертва?

— Маг… — у него перехватило горло.

Веко у Магды дрогнуло.

— Не мешай, — сказала она чуть слышно. — Так хорошо…

Василь, всхлипывая, примостился к ней, обнял, зашептал:

— Тетенька Магда, вы слушайтесь, слушайтесь, пожалуйста. Он тогда не будет наказывать. Он не любит тех, кто не слушается.

Он гладил ее ладошками, Магда улыбалась чему-то своему. Хватка ее ослабла, и Виктор вытянул свою руку.

— Я пойду уже, — сказал он.

Магда прикрыла глаза.

— Спасибо.

— Я думал…

Виктор произнес внутри себя: "…что меня накажет тоже", потоптался и двинулся вниз, к городу, держась ближе к осыпи — на Провал он смотреть уже не мог.

Небо темнело. Кто-то, уже и не вспомнить, кто, говорил ему, что это не солнце заходит, а облака меняют плотность.

Кратов встретил привычной пустотой. Из пустых окон, из-за углов, с обочин равнодушно смотрела трава. Покачивалась, будто бы слегка удивленно переговариваясь: что за существо? Век таких не видели.

— Я иду к Пустынникову, — сказал Виктор твари. — Ты слышишь?

Широкими шагами он двинулся к вокзалу.

— Я же знаю, — сказал он вслух, — эти трое слиняли не просто так. Это была попытка остановить меня, да? Чтобы я просидел там до ночи или, возможно, до утра. Пустынников (Виктор старательно артикулировал фамилию) правильно сказал, что никто к нему по второму разу не добирается. Это ты не даешь, сторожишь, контролируешь. Еще бы, а вдруг кто заскочит перед отправкой…