Джек Чалкер - Пираты «Грома» Страница 28

– Я понимаю ваши опасения и намерен сдержать свое слово. Однако как вы узнаете; что я его нарушил?

– Узнаем, – сказал Айзек Клейбен. – Когда Сабатини исчезнет. Не так ли?

– Я сам и большинство здесь присутствующих лично вызовем сюда Валов, если наш договор будет нарушен, – предостерег Козодой. – Твои.., твои способности невероятны, всего несколько минут назад я вообще не мог поверить, что такое возможно. Именно благодаря им ты находишься здесь, но из-за них же ты можешь запросто оказаться в другом месте.

– Я буду вести себя прилично, – сказал Сабатини; его голос и манера речи были точно такими же, как у прежнего капитана. – Ведь вы доверяли Колль, не так ли? Она все еще здесь, где-то внутри меня. Честное слово, я даже не знаю, как это получается. Самая большая трудность в том, что я должен быть почти точной копией. Подвергнув меня самому подробнейшему исследованию, вы обнаружили бы Сабатини, и только Сабатини. У вас нет ни оборудования, способного отделить его от меня, ни даже представления о том, как это сделать. Мои помыслы, характер, привычки – все принадлежит Сабатини, просто я лучше контролирую себя, и у меня больше совести. К завтрашнему дню я полностью стану Сабатини, но Сабатини, который кое в чем изменился и знает больше, чем раньше. И я не такой тупица, каким был он. – Сабатини зевнул. – Пожалуй, мне надо выспаться. Я так давно этим не занимался, что совсем забыл, насколько оно утомительно.

Он побрел прочь, и все расступились перед ним.

Ворон придвинулся к Козодою.

– Это что, правда, вождь? – шепотом спросил он на языке лакота. – Насчет пятерых добровольцев? Козодой пожал плечами и ответил по-английски:

– Черт бы меня побрал, кроу. Ворон ухмыльнулся:

– Похоже, ты и вправду лучше всех годишься в вожди.

Было уже поздно, но никто не спал. Козодой, бесстрастный и невозмутимый, как всегда, сидел у костра, погрузившись в раздумья. За его спиной, в центральной хижине. Танцующая в Облаках и Молчаливая готовились принять первого ребенка Хань. Остальные не вмешивались, но не потому, что так требовала традиция. Только эти две женщины имели опыт в подобных делах.

Подошел Клейбен и сел неподалеку. Некоторое время хайакут хранил молчание, ничем не показывая, что заметил его, потом неожиданно спросил:

– Сабатини все еще спит?

– Да. Он способен к активным действиям уже через несколько минут, но если есть возможность, предпочитает поспать. Это помогает ему лучше включиться в новую память. Вы слышали сегодня – Сабатини раньше никогда так не говорил. Просто невероятно, как много может объединиться в его разуме. Иногда меня самого изумляет мое творение.

– Вы его создали или приказали создать?

– И то, и другое. Я разработал теоретическую часть, а другие, более искусные в практике, создали его самого. Окончательная программа была самой длинной, какую я только видел. При всем быстродействии наших компьютеров на одну только ее загрузку ушло трое суток.

– Просто непостижимо, как люди способны создать такое.

– Главную Систему тоже создали люди. По сути дела, всего пять человек написали программу, отладили ее и загрузили. Конечно, чтобы запустить даже примитивный первоначальный вариант, понадобилась целая армия техников, но сердцем замысла были эти пятеро. Мы почти ничего о них не знаем, кроме того, что они не были обычными людьми даже по меркам той многоязычной культуры, в которой существовали. Китаец-буддист из Сингапура, пожилая еврейка из Израиля, черный мусульманин, кажется, из какой-то африканской страны, молодая полуяпонка с Гавайев и старый профессор-еврей из восточной части Северной Америки. Любопытно, мы знаем их имена, происхождение и, как ни странно, вероисповедание, но ничего больше.

– Естественно. Большая часть этих сведений была уничтожена. По-моему, Главная Система сама выбирала, что сохранить, а что – ликвидировать. В конце концов, в определенном смысле это были ее родители. Братство Перстней или Братство Кольца, как они себя называли. Насколько я понимаю, название было заимствовано из какой-то книги, распространенной в те времена. Нечто вроде шутки, но скрывающей важный намек. Они понимали, что их творение может стать опасным для всех, доктор. Вам бы следовало у них поучиться.

– Я думал, что все учел. Все ограничил. Мы были чрезвычайно осторожны, но просто не могли предвидеть, насколько совершенный организм мы создаем. Это даже не столько организм, сколько колония. Память и все прочие организующие функции распределены между отдельными клетками, и их сочетание непрерывно меняется. Можно вышибить Сабатини мозги, но это лишь немного замедлит его движения. Память и личность Сабатини пропадут, но все остальное хранится и используется иначе. К несчастью, одновременно это делает его в конечном счете очень нестабильным. Когда клетки гибнут от старости, их заменяют новые, но его клеткам приходится работать несравненно активнее, чем нашим, и поэтому оно не может восстанавливать их обычными средствами и с той же скоростью, что и мы. Ему приходится делать это сразу, вы сами видели.

– Видел. А скажите, оно когда-нибудь было личностью? Подлинным человеком?

– Да. Откровенно говоря, я даже не помню, как его звали. Какой-то заключенный, которому мы стерли ментопринтером всю память. Так сказать, чистый лист. Единственный способ избежать излишней жестокости. По существу, нам требовалось лишь лучше понять механизм наших внутренних взаимодействий. Оригинал был всего лишь шаблоном, и не более того. Я мечтал об армии преданных мне существ, которые способны быть кем угодно и где угодно. Они могли бы проходить любые проверки, кроме высших уровней, доступных только машинам, и были бы неуязвимы практически для любого вида оружия. Они стали бы моими информаторами и, собрав воедино осколки знаний, недоступных для нас, сложили бы их вместе. Тогда я еще ничего не знал о перстнях. Это представлялось мне единственной, хотя и хрупкой надеждой победить Систему.

– А зачем, доктор?

– А? Что именно?

– Зачем вам побеждать Систему? Вы с ней словно бы созданы друг для друга, и незаметно, чтобы вас прельщала роль бога. На своем поприще вы пользовались колоссальной свободой. Так что нравственные побуждения тут, по-видимому, ни при чем. Так зачем же?

– Запретное знание. Мы постоянно были на грани провала. До сих пор не могу понять, почему Главная Система вообще терпела существование Мельхиора. Но даже там... У нас было столько тупиков, мы были вынуждены отказываться от таких разработок, что вам и не снились... Человечество рождено для поиска знаний, Козодой. Только это имеет значение. Система наставила границы этому поиску, а я ненавижу ограничения.