Александр Смолян - Во время бурана Страница 28

— Ну как? Ничего гаражик?

— Гараж, профессор, прекрасный. Тут у нас возникли некоторые разногласия по поводу оформления фасада, но об этом, я думаю, мы с вами договоримся. В целом же гараж, повторяю, мне очень нравится. Только строить его мы будем не здесь. Здесь будет сад.

— Да, да, — подтвердил Печерский.

Но вдруг он спохватился, вспомнил, что комиссия, собственно, не пришла еще ни к какому решению и возмущенно посмотрел на Матвеева. Тот задумчиво смотрел в окно. И так же быстро, как появилось, выражение возмущения исчезло, сменилось хорошей улыбкой, не часто озарявшей лицо старого архитектора.

— Да, да, — продолжал он, — чудесный, доложу я вам, будет сад! Тенистые аллеи, скамьи, каштаны…

— Лиственницы, — сказал Алексей, разыскивая в портфеле рисунок узорной ограды.

— Лиственницы? — прищурившись, переспросил Печерский. — Да… Да, лиственницы, пожалуй, больше подойдут.

— И посередине, — сказал Матвеев, оторвавшись наконец от окна, — посередине сада будет, возможно, поставлен обелиск. Гранитный обелиск с мраморной мемориальной доской…

Кирилл-камень

Около часа шли мы снежной тропой, извивавшейся по берегу Кумма-йоки. Река шумела и пенилась — никакие морозы не могли сковать ее стремительность. Когда мы подошли к автобазе, было уже совсем темно. Рядом с шлагбаумом стоял новый, пахнущий смолой деревянный домик — диспетчерская. Мы зашли. Мой спутник — инженер Косарский — поздоровался с диспетчером и осведомился относительно машин на Куммастрой.

— Будут, будут еще, — обнадежил нас диспетчер. — Поедете, товарищи. Погрейтесь в дежурке, а как машина будет — я вам крикну.

«Дежуркой» именовалась следующая комната в этом же домике. Там жарко топилась небольшая, сложенная из кирпичей печка без дверцы. Огонь печки освещал лишь трех человек, сидевших перед ней. Привыкнув немного к темноте, мы увидели, что в комнате находится еще человек десять. Это были водители из дежурной бригады да пассажиры, так же, как и мы, дожидавшиеся попутных машин. Они лежали на нарах, некоторые, видимо, спали. Отыскав свободное место, мы скинули полушубки и тоже легли на нары, забросанные пахучим, хвоистым лапником.

— А далеко это отсюда? — спросил кто-то, видимо продолжая разговор, начатый до нашего прихода.

— Отсюда-то совсем недалеко, — ответил молодой женский голос. — Километров семьдесят вниз по течению. А может, и того меньше.

Я приподнялся на локте, чтоб рассмотреть говорившую. Она сидела перед печуркой, красноватые отблески огня играли на ее лице. На девушке был коричневый лыжный костюм, валенки, ушанка; рядом стоял солдатский вещевой мешок, на мешке лежало пальтишко; только светлая прядка волос, выбившаяся из-под ушанки, сразу отличала девушку от остальных.

— Река там, — продолжала она, — раза в два шире, чем здесь. Быстрая, бурливая! Шумит, пенится вокруг камней, а потом вдруг вниз обрывается, сразу на несколько метров падает. Это и есть водопад Кумма… По-нашему — Кумма-коски. Ох, если б вы его видели! Брызги так по воздуху разлетаются, что на берегу стоишь — и то кажется, будто там вечно дождь идет. Грохот километра за два слышно. Я до шестнадцати лет даже подойти к водопаду, поглядеть — и то боялась. И не только я. У нас в Кумм-Пороге — это деревня наша Кумм-Порогом называется — все дети Кумма-коски боятся. А в темноту — так и взрослые остерегаются близко подходить.

Девушка смолкла было. Но тот же голос, что и в первый раз, спросил:

— Ну, а насчет камней?

— Насчет камней дело было так. Старики сказывают, будто в древние времена жил в Кумм-Пороге молодой рыбак Кирилл Камаев. Только он один не боялся тогда водопада. Он говорил: «Это наша река, наш, карельский водопад, и нам никакого зла ждать от него не приходится. Его только враги наши должны бояться, а не мы». Но соседи смеялись над Кириллом. Старики говорили: «Что, кроме зла, может принести такой страшный водопад?» Ведь о гидростанциях тогда и не помышляли еще. При лучинах жили.

Девушка говорила гладко, чуточку нараспев. Видно было, что в этой старой легенде давно уже отстоялось почти каждое слово, что девушка рассказывает тем же тоном и почти теми же словами, какими ей самой рассказывали когда-то эту легенду.

— В те времена, — продолжала девушка, — часто нападали на карелов враги. То ли это шведские шайки были, то ли какие-нибудь другие — точно не знаю. Может, и немецкие псы-рыцари добирались. Старики просто «сотонами» их называли. А «сотон» — это все равно, что по-русски сатана: злое, бессовестное существо, нечистая сила. Одним словом, всем честным людям — враг.

И вот однажды напали эти бандиты на Кумм-Порог. Было их всего двенадцать человек, но и деревенька-то состояла тогда только из четырех изб. Жили в этих избах мирные, безоружные рыбаки со своими семьями. А у бандитов были большие стальные мечи.

Целый день пьянствовали сотоны, заставляли карельских девушек прислуживать за столом. Потом набили мешки награбленным добром и стали выбирать женщин покрепче да помоложе, чтобы взвалить на них мешки и угнать с собой. Главарь шайки выбрал себе в рабыни жену молодого рыбака Кирилла Камаева. Тогда Кирилл говорит ему:

— Рыбака ценят по улову, а охотника — по добыче. Что вы уносите от нас? Немного сушеной рыбы да оленьих шкур. Разве это добыча для таких рыцарей, как вы?

Бандит спрашивает:

— К чему ты клонишь, рыбак? Не хочешь ли ты предложить нам мешок золота?

Кирилл говорит:

— Именно так. За рекой есть богатая деревня. Там вы могли бы набрать много золота и дорогих соболиных мехов. Если хотите, я перевезу вас туда.

Карелы были поражены: они хорошо знали Кирилла, он вырос у них на глазах, они считали его честным и смелым человеком. Им не верилось, что Кирилл на предательство способен. И даже бандит, заподозрив недоброе, спрашивает:

— А какая тебе выгода от того, что мы ограбим соседнюю деревню?

Но Кирилл не отвел глаз от недобрых взглядов своих друзей, а бандиту ответил так:

— Во-первых, я зол на одного человека, живущего в той деревне. Он продал мне сети, которые не были, наверно, просушены после лова. Они разлезаются теперь, будто их из гнилых ниток плели. А во-вторых, я надеюсь, что в уплату за услугу вы оставите мне мою жену и дадите мне хоть часть имущества моего врага.

Это показалось бандитам убедительным. Подлым людям только добрые намерения непонятны, а в чужую подлость они быстро верят. Чувство мести да жажда корысти — это им было понятно вполне. Главарь шайки говорит: