Герберт Уэллс - Остров доктора Моро (пер. Быкова) Страница 28

Бѣгство мое продолжалось, несмотря на крайнюю усталость и на тропическій день.

Наконецъ, пылъ охоты остылъ, мы окружили несчастнаго звѣря на одномъ изъ угловъ острова. Моро, съ кнутомъ въ рукѣ, разставилъ насъ всѣхъ неправильною линіею, и мы стали подвигаться теперь осторожно впередъ, перекликаясь другъ съ другомъ и суживая кругъ вокругъ нашей жертвы, скрывавшейся и затаившейся въ тѣхъ же кустахъ, въ которыхъ уже скрывался я во время другого преслѣдованія.

— Вниманіе! Сомкнись! — кричалъ Моро въ то время, какъ линія преслѣдователей окружала громадные кусты, заграждая выходъ звѣрю.

— Береги зарядъ! — раздался голосъ Монгомери изъ-за какого-то куста.

Я находился наверху, на холмѣ, покрытомъ кустарниками. Монгомери и Моро пробивали себѣ дорогу внизу, по берегу. Медленно подвигались мы впередъ сквозь сплетенія сучьевъ и листьевъ.

Звѣрь не шевелился.

— Въ домъ страданій, въ домъ страданій! — визжалъ Человѣкъ-Обезьяна въ двадцати метрахъ вправо отъ меня.

Услышавъ эти слова, я отъ души простилъ несчастному созданію весь страхъ, который я раньше перетерпѣлъ по его милости.

Вправо отъ меня послышались тяжелые шаги Лошади-Носорога, шумно раздвигавшей сучья и вѣтки. И вдругъ въ зеленой чащѣ подъ тѣнью густой растительности я замѣтилъ звѣря, за которымъ мы гнались. Я остановился. Животное свернулось въ клубокъ, стараясь занять насколько возможно меньше мѣста; его зеленые блестящіе глаза были обращены на меня.

Странное противорѣчіе, оно мнѣ совершенно непонятно: при видѣ этого существа въ положеніи, такъ подходящемъ къ животному, съ блескомъ въ глазахъ, во мнѣ еще разъ возникло убѣжденіе, что въ немъ есть нѣчто человѣческое, такъ какъ лицо его изображало настоящій человѣческій ужасъ. Къ этому времени подошли нѣсколько другихъ преслѣдователей, и бѣдному звѣрю пришлось бы вновь испытать ужасныя муки въ оградѣ.

Я рѣшительно выхватилъ свой револьверъ, и цѣлясь ему между глазъ, полныхъ ужаса, выстрѣлилъ.

Въ тотъ же моментъ Гіена-Свинья съ крикомъ бросилась на его тѣло и вонзила въ шею свои острые зубы.

Кругомъ меня затрещали сучья и вѣтви кустарниковъ чтобы дать проходъ очеловѣченнымъ звѣрямъ, появлявшимся одинъ за другимъ.

— Не убивайте его, Прендикъ! — кричалъ Моро. — Не убивайте!

Я видѣлъ, какъ онъ нагнулся, пробивая себѣ дорогу сквозь высокіе папоротники.

Минуту спустя, онъ прогналъ, рукояткой своего кнута, Гіену-Свинью и вмѣстѣ съ Монгомери старался удержать остальныхъ кровожадныхъ двуногихъ на почтительномъ разстояніи отъ трупа, въ особенности отъ Млинга, порывающагося принять также участіе въ дѣлежѣ добычи. Изъ-подъ моихъ рукъ высунуло голову чудовище съ серебристой шерстью и зафыркало. Другіе въ своемъ пылу толкали меня, чтобы лучше видѣть.

— Чортъ возьми, Прендикъ! — воскликнулъ Моро. — Я хотѣлъ его взять живымъ!

— Я очень огорченъ! — возразилъ я, хотя напротивъ былъ очень доволенъ.

Я не могъ устоять отъ неожиданнаго порыва изнеможенія и возбужденія, совершенно больной покинулъ толпу и взобрался на откосъ, который велъ къ самой возвышенной части мыса. Моро отдавалъ приказанія, и было видно, какъ трое Людей-Быковъ повлекли жертву къ морю.

Мнѣ не трудно было теперь остаться одному. Эти животныя обнаруживали чистое человѣческое любопытство къ трупу и, фыркая и ворча, шли за нимъ густой толпой, въ то время какъ Люди-Быки продолжали влачить его вдоль берега.

Съ мыса я различалъ черные, на фонѣ сумрачнаго неба, силуэты троихъ носильщиковъ; въ данный моментъ они подняли тѣло на плечи, чтобы снести въ море.

Тогда въ моей головѣ молніей блеснула мысль объ очевидномъ и безполезномъ совращеніи съ пути этихъ существъ острова. На берегу подо мною Человѣкъ-Обезьяна, Гіена-Свинья и нѣсколько другихъ двуногихъ держались около Монгомери и Моро. Всѣ еще были страшно возбуждены и разсыпались въ изъявленіи вѣрности къ Закону.

У меня въ умѣ сложилась твердая увѣренность въ причастности Гіены-Свиньи къ убійству кролика. Во мнѣ родилось странное убѣжденіе, что, несмотря на грубость и уродливость формъ островитянъ, передо мною въ миніатюрѣ протекалъ весь строй человѣческой жизни, всѣ проявленія инстинкта разума, судьбы, только въ болѣе простой ихъ формѣ.

Человѣкъ-Леопардъ потерпѣлъ въ жизненной борьбѣ пораженіе, въ этомъ и все различіе.

Бѣдные звѣри, я началъ видѣть обратную сторону медали! Я совершенно упустилъ изъ виду мучительныя страданія, которымъ подвергались эти несчастныя жертвы, проходя сквозь руки Моро. Я содрогнулся при одной мысли о тѣхъ мученіяхъ, которыя они испытывали въ оградѣ.

Но это казалось еще наименьшимъ зломъ; прежде то были звѣри съ присущими имъ инстинктами, соотвѣтствующими внѣшнимъ условіямъ ихъ жизни; они жили въ счастьѣ, насколько послѣднее доступно звѣрямъ, теперь же блуждали въ оковахъ человѣчества, жили въ постоянномъ страхѣ, стѣсненные непонятнымъ для нихъ закономъ. Человѣческое существованіе сихъ звѣрей, начавшееся въ агоніи, было продолжительной борьбой, постояннымъ страхомъ передъ Моро и для чего?

Такой безсмысленный капризъ раздражалъ меня.

Если Моро имѣлъ въ виду какую-нибудь разумную цѣль, я бы, по крайней мѣрѣ, могъ нѣсколько сочувствовать ей. Я уже не такъ мелоченъ въ вопросѣ о страданіяхъ. Даже я могъ бы ему проcтить, если бы онъ совершалъ это изъ ненависти. Но у него не было никакого оправданія, да онъ и не заботился о немъ. Его любопытство, его безумныя и безцѣльныя изслѣдованія увлекали его, и онъ обрекалъ бѣдныхъ животныхъ на такую жизнь, которую они, изнемогши въ борьбѣ послѣ одного или двухъ лѣтъ существованія, оканчивали самымъ трагическимъ образомъ. Они были сами по себѣ несчастны: старыя животныя страсти заставляли ихъ мучиться одно за другимъ, а Законъ препятствовалъ имъ придти къ жестокому и краткому столкновенію, такъ какъ результатомъ его являлась окончательная гибель.

Въ послѣдующіе дни у меня проявилась къ передѣланнымъ звѣрямъ такая же боязнь, какую я испытывалъ лично къ Моро. Я, весь охваченный страхомъ, впадалъ въ продолжительное и сильное болѣзненное состояніе, оставлявшее въ моемъ умѣ неизгладимые слѣды. Я сознаюсь, что потерялъ всякую вѣру въ разумный смыслъ существованія міра при видѣ гибельнаго порядка вещей, царствующаго на островѣ.

Слѣпая судьба, громадный безжалостный механизмъ, казалось, выкраивала и отдѣлывала существованія: и Моро съ своей страстью къ изслѣдованіямъ, и Монгомери съ своей страстью къ напиткамъ, и я самъ, и очеловѣченные звѣри со своими инстинктами и внушенными имъ мыслями, всѣ мы были жестоко и безповоротно исковерканы постоянно движущимися колесами безконечной сложной машины. Однако, этотъ взглядъ явился у меня не сразу. Мнѣ кажется даже, что я забѣгаю немного впередъ, высказывая его здѣсь.