Алексей Смирнов - Натюр Морт (сборник) Страница 28

— Наберите номер Ферта, — пророкотало с кровати вместо приветствия.

Коквин предупредительно выставил ухо:

— Что-нибудь не так, господин директор?

— Вам сказано набрать номер, — повторил голос. — Суки проклятые, почему никого не было ночью?

— Но как же, господин директор! — даже Коквин опешил. — Наш сотрудник только что сдал мне дежурство.

— Блядь набитая ваш сотрудник, — сказал живот. — А это что за дурак?

Антон шагнул вперед. От неожиданности и негодования у него затряслись колени.

— Наш опытнейший работник — Белогорский, — представил Антона Коквин. — Специалист по уходу за пациентами, страдающими таким заболеванием. Товарищу Белогорскому нет равных в его деле.

— Пусть он сядет здесь, — приказал голос, не уточняя, где именно.

Коквин указал глазами на изголовье, плохо видное из-за живота. Антон приблизился и осторожно сел на край кровати.

— Я вам всем здесь кишки выпущу, — пообещал банкир.

* * * * *

Полчаса спустя Антон почувствовал в себе способность ползать на коленях перед Польстером. «Мама, роди меня обратно», — подумал он, рисуя перед собой благополучные роды прямо в инвалидное кресло, на колени к чуть капризному, но в общем очень и очень милому старичку. Банкир, в отличие от Польстера, не был человеком капризным. Он также не был из числа несчастных, которых болезнь изуродовала и сломала психологически. Он оставался в здравом, пакостном рассудке, каким был всегда, и намеревался на все сто процентов использовать открывшуюся возможность издеваться над окружающими, большую часть которых считал своими холуями, а оставшихся причислял к врагам и строил в их отношении фантастические планы расправы.

Коквин отправился в аптеку покупать какое-то новое снадобье — дорогое и бесполезное, а заодно — новые порции снеди.

— Вызови старую гниду, — надумал банкир, глядя в потолок.

Антон, морально опустошенный, смотрел на него с тупым равнодушием и молчал. Невозможно было догадаться, кого имел в виду банкир — Антон уяснил себе, что в устах последнего подобное определение могло быть дано каждому.

Банкир тоже безмолвствовал, по-прежнему уставив взор вверх. Он словно забыл про свой приказ, а может быть, и выдохся. Однако внешность больного наводила на мысли о солидных запасах здоровья — даже рак не справился с исполинским брюхом, короткой мощной шеей и тремя упругими подбородками. Банкир был совершенно лыс — возможно, он облысел после нескольких курсов лучевой терапии. Лицом он был не то свинья, не то гиппопотам — подобный тип людей встречается часто, и банкир ни на йоту не отходил от канона. Маленькие, в щеках утопленные глазки, три глубокие морщины на лбу, широкая обескровленная пасть с плотно сжатыми губами. Веки умирающего полуприкрылись; теперь он лежал с выражением коварного удовольствия, замышляя новые каверзы.

— Почему она не идет? — спросил банкир, когда уже казалось, что желание видеть кого-то переварилось и улетучилось вместе с очередным смрадным выдохом.

— Кто, простите? — спросил Антон дрогнувшим, тихим голосом.

— Не слышу! — крикнул банкир, распахивая глаза и наливаясь ненавистью. — Когда ко мне вызовут ЛОРа? Я три недели требую ЛОРа!

Белогорский знал, что ЛОР был не далее, как накануне, промыл банкиру уши, удалил из них массивные серные залежи.

— Вызвать ЛОРа? — переспросил Антон почтительно.

— Громче говорите! — крикнул больной.

Антон нагнулся, повторил вопрос громко и по складам.

— Я же велел привести старую гниду, — проскрежетал банкир, знаменуя скрежетом наступление следующей стадии бешенства. — Совсем обалдел, идиот, ни пса не смыслишь! Вытри мне рот!

Антон потянулся за тряпкой, пациент зорко следил за его движениями.

— Не этим!

Тот заозирался в поисках чего-нибудь более подходящего; взял, в конце концов, вафельное полотенце и промокнул банкиру рот. Едва Антон над ним склонился, деспот оглушительно рыгнул ему прямо в лицо, затем выдал серию газовых залпов и мрачно потребовал:

— Есть давай.

Белогорский покорно взял со стола тарелку с недоеденным овощным пюре, пошевелил в нем ложкой и начал кормление. Банкир жевал медленно, с гримасой омерзения, потом неожиданно выплюнул картофельно-морковную кашу прямо на одеяло.

— Что вы делаете? — изумился Антон.

— Придут — уберут, — буркнул банкир невнятно.

— Кто уберет? — не удержался тот.

— Кто-нибудь, — сказал банкир. — Все равно им больше нечего делать, всей этой срани, недоноскам.

— Будете есть дальше? — спросил Белогорский, выждав немного.

Подопечный молчал, пережевывая пустоту. Антон откинулся назад, уперся в простыни и тут же отдернул руку: из-под банкира текло.

— Хо-хо! — слабо усмехнулся магнат. — Не нравится, гаденыш? К ногтю вас, каждого, уроды…Другого языка не понимаете…Я сколько раз говорил тебе позвать старуху?

— ЛОРа? — Антон в изнеможении обмяк.

— Не ЛОРа, кретин! Ту уборщицу, что меня якобы лечит!

Дверь отворилась, в палату вошел Коквин с тремя пакетами.

— Вашему Ферту я хвост накручу, — злорадно обратился к нему банкир. — Час прошел, а меня не перестилают. Куда ты встал? Я не вижу тебя, стань здесь.

Коквин щелкнул каблуками, пару секунд постоял навытяжку, а после бросился менять замаранные простыни. Банкира пришлось перевернуть на бок; Белогорский вжал ладони в немытую хрячью шкуру, туша завалилась и стала истошно орать на одной ноте гласные звуки один за другим.

— Что? — спросил Антон, отдуваясь и сдувая с глаз волосы.

— А-а-а-а-а! — орал банкир, тараща глазки и до предела выгибая светлые редкие брови. — Сучьи отродья, засранцы! Больно, вашу мать!!

— Не обращай внимания, — сказал еле слышно Коквин. И продолжил, бормоча вполголоса, чтоб больной не услышал: — Надо же, до чего могучая штука — жизнь! Сколько ее в нем, ты посмотри! Зауважаешь, куда денешься! Другой бы давно коней двинул, а этот нас переживет!

В шепоте Коквина Антон и вправду различил неподдельное уважение. Да, в который раз подумал он, здесь целая идеология. Черт его знает — может, и в самом деле за два дня ей не научишься, придется привыкнуть, обтереться…Антон все больше убеждался, что в «УЖАСе» не лгали — во всяком случае, в отношении к жизни, которая явно не была для сотрудников пустым звуком.

— Я вас урою! — хрипел банкир, пока двое с остервенением, из последних сил тянули из-под него простыню. — Ферт…вам…не поможет, не думайте…Я и его урою, не дам ни гроша…

Антон внезапно выдернул свой конец и попятился. Вслед за ним настала очередь Коквина, и паралитик, по инерции перекатившись обратно, вновь занял исходное положение на спине. Он часто дышал, лицо его исказилось.