Брайан Олдисс - Малайсийский гобелен Страница 28

Армида уже была здесь. Она выглядела как всегда свежей в прекрасном платье, которого я никогда до этого не видел. Рядом с Армидой стояла Бедалар, с ними оживленно беседовал де Ламбант. Мы тепло поприветствовали друг друга.

— Я хотел сам познакомить тебя с Армидой, — сказал я Гаю.

— О, я подумал, что ждал этого достаточно. А ты, я вижу, сегодня малость не в себе?

— Ты когда-нибудь видел черных лошадей, скачущих по крышам домов?

Вскоре к нам присоединилась, искоса взглянув на меня, Летиция.

Я направился к менее обаятельной компании, состоявшей из Бонихатча, который отрабатывал выпады деревянным мечом, согбенного Отто Бентсона, Солли и еще одного помощника, неуклюжего мужчины-мальчика по имени Рино. Мы должны были играть сцену, в которой генерал Геральд договаривается с Джемимой и уводит ее в лес. Бентсон наблюдал за всеми необходимыми приготовлениями.

Заметив мое появление, Бентсон велел остальным продолжать работу, а меня отвел немного в сторону.

— Неужели вы, наконец, хотите показать мне готовые слайды? — спросил я.

— Прошу тебя, не настаивай на этом — это слишком деликатный вопрос.

— Тогда в чем дело?

— Как у тебя настроение сегодня, Периан? Ты ничего не боишься?

— Я всегда бесстрашен, как и подобает генералу.

— Замечательно. Но речь идет не о роли храбреца в пьесе. Речь о том, что есть в жизни. Опасность подстерегает нас всегда и везде. Мы можем окончить свой путь на дне реки Туа с перерезанными глотками, даже если турки и не доберутся до нас.

— Вы задали мне вопрос, и я ответил. К чему эта проповедь?

— Не проповедь. Не думай об этом. Думать сейчас опасно в Малайсии. Через три дня придет праздник Рогокрыла — тогда чернь прекратит думать и будет пьянствовать. Но люди, стоящие у власти в Малайсии, всегда мыслят трезво — будь то день или ночь, праздник или беда.

— Что это за жуткий тип в черном сюртуке, который был вчера в галерее?

Старик бросил на меня настороженный взгляд из-под кустистых бровей.

— Тебе лучше ничего не знать о нем. Выбрось его из головы.

— Я знаю, что он из Высшего Совета. Меня не заботит его внешность. Я хочу понять — это из-за него вы не показываете нам процесс меркуризации?

— И этого тебе лучше не знать. Поговорим о других делах.

Он откашлялся.

— Послушай и не обижайся на то, что я собираюсь сказать. Златороги мои друзья. Я знаю о них в тысячу раз больше, чем о тебе. Поэтому беспокоюсь за них. Не валяй дурака с Петицией, потому как будешь иметь дело с ее дядей Жозе и со мной. И тебе придется пожалеть об этом.

— Валять дурака? Что вы имеете в виду? Вы считаете, что если я покормил ее сестру и пытался заказать для себя рубашку, то совершил что-то ужасное? Какое вам до этого дело? Или ее дяде? Вы думаете, что если я играю в вашей никудышной пьесе, вы будете командовать мною?

— Жизнь — это подчинение командам. Я уже тебе сказал, что о Златорогах я знаю в сотни раз больше, чем о тебе. И все, что я хотел сказать по этому поводу, я сказал.

— Вы сказали более, чем достаточно. Он кивнул головой и продолжил:

— У меня есть еще одно весьма важное сообщение для тебя. Его прислал мой могущественный и богатый господин. Необходимо, чтобы ты явился во дворец Эндрюса Гойтолы во время полуденного отдыха. Именно там, а не здесь, перед моим заноскопом, ты испытаешь свое бесстрашие.

— Я буду там, если это необходимо. Вы о многом наболтали ему?

Он вдруг сбавил тон и стал говорить доверительно, как тогда, когда впервые показывал мне свой заноскоп.

— Послушай, в юности за революционные взгляды и речи меня вышвырнули из Толкхорна. С тех пор, заверяю тебя, я не увлекаюсь болтовней. Я держу язык за зубами в Малайсии.

— Появление «черного сюртука» из Совета вчера вечером убедило меня, что назревают серьезные дела. Не считай меня дурачком. Что ему надо было в галерее Гойтолы?

— Я уже сказал тебе — это не твое дело, — быстро ответил Бентсон. — Этот человек — дьявол. Я могу только сказать, что присутствие османской армии у нашего порога улучшило положение моего господина в несколько раз, настолько Совет обеспокоен турками. Короче — задача тебе поставлена. Теперь надо действовать.

— Бездействие всегда было самым главным оружием Малайсии — ив мирное, и в военное время. Именно бездействие помогло Малайсии выжить за два миллиона лет своего существования.

Подошел Бонихатч с закатанными рукавами и ухмылкой на лице. Он легко и бесцеремонно вмешался в разговор.

— Так оно и будет. Совет опять постарается положиться на естественный ход событий, Отто. На их стороне — чума, уже не первый раз в истории. Собачья звезда — Сириус — находится в одном доме с Солнцем, и чума снова стала набирать силу.

— На этой неделе на кладбище св. Брагата было похоронено десять человек, умерших от одной только чумы, — заметил я. — Но это не защитит нас от турок.

Бонихатч со знанием дела ответил:

— Да, но вы только подумайте, как ускорится ее распространение среди сыновей Сулеймана, употребляющих в своих лагерях загрязненную воду.

— Верно, — согласился Отто. — Это только бабушкины сказки, что турок не берет чума. Она пожирает их точно так же, как и нас. Кроме того, есть сведения, что наши враги не истинные турки, а последователи короля Боснии Стефана Твртко. Они все богомилы. Их легко одолеет чума.

Бонихатч, протестуя, помотал бакенбардами:

— Наш вонючий Совет надеется отсидеться, думает, что смерть сделает за них свое дело. Да только чума и нас самих может обложить не хуже армии Твртко. Мы послали обращение за помощью в Игару, Севилию и Вамонал, но в ответ получили лишь извинения, правда написанные на богатейшем пергаменте. Вся система насквозь прогнила!

— Войска прислал только Тускади, остальные знают о скудности нашей государственной казны, — сказал я.

— Нам следовало бы впустить турок для очищения Малайсии, затем мы бы снова начали, но уже без грязи, без коррупции, — в сердцах выпалил Бонихатч.

— Нет, нет, Бони. Такое лекарство лишь ухудшит болезнь и не принесет облегчения. Мы должны победить турок, тогда у нас начнется революция.

— И что ж нам делать? Мне кажется, у тебя есть кой-какие мысли, проговорил я.

Опять из-под нависших бровей он впился в меня взглядом.

— Замыслы довольно коварные. Так бы их назвал Совет. Но их поддерживает молодой герцог Ренардо. Ты увидишь все. В полдень ты должен быть у Гойтолы. Голос его изменился, и он добавил: — Переворот. Вот что необходимо сделать в Малайсии. — Голос его стал еще ниже: — Прогресс.

Я знал студентов в университете, которые открыто признавали учение прогрессистов, поскольку им нравилось, как те одеваются. Но произнесенное стареющим северянином слово прозвучало так же странно, как и вчера, в устах Летиции.