Кирилл Бенедиктов - Штормовое предупреждение (Сборник) Страница 29

Я погружен в размышления и не сразу замечаю, что внизу, у самого подножия трона, распростерлись два Серебряных гвардейца из передового охранения дороги, связывающей Пещеру Раздумий с тем местом, которое люди называют Кровавой Ареной. Конечно, я не вижу их — мои глаза давным-давно стали пищей огромных, медлительных и безвредных слизней-ирруа, обитателей пересохших колодцев. Как и всех моих предшественников, меня однажды погрузили в крепкий, лишенный сновидений сон и положили слизней мне на глазницы. Добрые ирруа выделяют специальный сок, делающий эту процедуру совершенно безболезненной. С тех пор я считаюсь слепцом, но мое внутреннее зрение, освободившееся от рабской зависимости, способно проникать безгранично далеко в просторы окружающей наш мир бездны. Способно оно, разумеется, и определить, что две излучающие слабое тепло фигурки, замершие у ступеней трона, закованы в серебристые панцири Гвардии Верхнего Города.

Гвардейцы пребывают в священном оцепенении, и мне приходится ласково коснуться каждого своими нижними усиками, показывая, что я совсем не сержусь. Даже после этого они не осмеливаются сразу встать: эти простодушные офицеры из дальних гнезд всегда теряются, попадая в столичные пещеры.

Наконец гвардейцы собираются с духом и докладывают мне о чрезвычайном происшествии. Снежная обезьяна в срок не вернулась, говорят они, вместо нее появились два человека, один, по всей видимости, тот самый чужеземец, что сражался с кабиррой на Кровавой Арене. Второй — не взрослая особь, но и не ребенок; откуда он взялся, им неведомо. Взрослый имел при себе оружие, но при первом же угрожающем жесте гвардейцев добровольно расстался с ним, торжественно передав пояс с мечами старшему офицеру охранения. Оба вели себя крайне миролюбиво, постоянно повторяя (на человеческом языке и с помощью знаков), что стремятся предстать перед великим королем подземного народа. По всей видимости, гвардейцы растерялись. Их огромный численный перевес не позволял всерьез рассматривать людей как угрозу, подлежащую немедленному уничтожению; с другой стороны, непонятное исчезновение кабирры тревожило командиров. Может быть, армия людей внезапно вторглась в страну эглов, и эти двое — всего лишь передовой отряд, дальняя разведка? Тогда убивать их тем более неразумно. Рассудив таким образом, старший офицер охранения приказал усилить патрулирование дороги и вызвал дополнительные подкрепления из близлежащих гнезд. Людей связали (причем, как дважды повторили гвардейцы, они не оказывали сопротивления, хотя и выглядели крайне недовольными) и, погрузив на туннельные повозки, отправили вниз, в Пещеру Раздумий.

Так, значит, они теперь здесь, утвердительно говорю я. Гвардейцы выглядят испуганными. Пленники в Гранитных Покоях, докладывают они, по-прежнему связанные, под усиленной охраной… Я чувствую легкую вибрацию в их голосах. В чем дело, спрашиваю я мягко, в чем вы боитесь признаться мне, дети? Оба серебристых офицера трепещут и прижимаются к полу. Простите нас, Отец, бормочут они, мы не осмелились переломать им конечности… Дети, дети, говорю я, это не имеет никакого значения, ведь их всего двое и они надежно связаны. Однако почему вы пренебрегли приказом? Выясняется, что старший из людей представился послом какой-то далекой могущественной державы, король которой якобы хочет заключить со мной союз. Сбитые с толку офицеры не смогли решить, как вести себя с такой важной птицей, и, опасаясь моего гнева, не стали калечить пленников. Иногда я думаю, что напрасно велел защитникам Верхнего Города изучать человеческую речь.

Нехорошо. Я трачу несколько секунд на размышления — что делать с этими бестолковыми гвардейцами. Отправлять их обратно наверх неразумно — кого они приведут мне в следующий раз?

Наказывать — не менее глупо; оба выполняли свой долг, а за это не карают. Прихожу к выводу, что корень зла таится в Нерешительности обоих особей; их Малое Единство, столь необходимое боевым эглам, лишь усиливает этот недостаток. Как обычно, найденное решение приносит мне несколько мгновений радости и покоя; порадовавшись, я вытягиваю свои нижние усики и опускаю их в воронки на теменных костях обоих офицеров. Ощущаю тесно переплетенные структуры их личностей, паутину Единств — Малого и Великого, тонкие нити, соединяющие моих гвардейцев с подземным и небесным мирами, со всем, что существует, существовало и будет существовать на свете. Дотрагиваюсь до паутинки Малого Единства и резким движением разрываю ее надвое.

Миг удивления — всего лишь один миг. Серебряные гвардейцы вздрагивают, но продолжают поедать меня преданными глазами. Все, как и раньше, только теперь взгляд у каждого свой. Взгляд одинокой особи, которой еще предстоит найти своего партнера. Что ж, дети, ищите — я, Дхут-Ас-Убэсти, надеюсь, что ваши будущие боевые товарищи окажутся решительнее и сообразительнее вас…

Разобравшись с гвардейцами, приказываю привести пленников. Ни на миг не забывая о безопасности, велю охране занять все входы и выходы из Пещеры Раздумий, встать на трех опоясывающих ее галереях и перекрыть подступы к трону. Возможно, люди посчитают меня трусом — о, я знаю, что означает это слово, — но правитель эглов не вправе рисковать Равновесием. Даже когда мне приносят людей со сломанными руками и ногами, людей с перебитым позвоночником, людей, в которых едва теплится жизнь, я всегда окружаю себя плотным кольцом охраны. Люди коварны и хитры — это один из главных уроков великой войны, в которой эглы, по счастью, одержали верх. Или, по крайней мере, не потерпели поражения, что порой бывает не менее важно…

Их вводят. Я неподвижно сижу на троне, ощупывая воображаемыми усиками тех, кто стоит в дальнем конце пещеры в окружении пятидесяти отборных боевых особей столичного гарнизона. Конечно, их внешность безобразна, как у всех людей, но какое это имеет значение? Для истинно видящих и самый совершенный эгл, и самый отвратительный человек — всего лишь вытянутые луковицы светящихся оболочек. Куда интереснее играть с теми образами, которые возникают перед моим внутренним зрением, когда я стараюсь думать о пленниках отстранение, как о чем-то существующем помимо вековой вражды наших рас. Один похож на какое-то большое, гибкое и опасное животное. Он сжат, как пружина, его глаза — я чувствую их даже на таком расстоянии — беспокойно ощупывают пещеру, скользят по моему панцирю. Каким-то образом этот человек победил гиганта-кабирру. Как ему это удалось? К сожалению, он стоит слишком далеко, чтобы я мог дотянуться до него своим хоботком. Но рано или поздно Он приблизится, и тогда я все узнаю.

Второй куда меньше и слабее. Он напуган и растерян, жмется к большому, словно надеясь на спасение. Похоже, между ними существует Малое Единство. Может быть, это пара отец — детеныш? У людей Малое Единство чаще всего возникает между родителями и детьми, Великого же Единства у них нет вовсе.