Владимир Серебряков - Серебро и свинец Страница 29

«Хорошо хоть нога не болит», – подумал Пауэлл и, только произнеся про себя эти успокаивающие слова, понял – правда, не болит. А ведь перелом был скверный, по всем статьям – осколочный, после такого в госпитале отлеживаться надо. Чудеса, да и только. Рассудок дернулся, будто пойманная на крючок рыбина, пытаясь уйти от неизбежного вывода. И тут из пляшущих теней выступил человек.

Похоже было, что он все время стоял здесь, но взгляд Пауэлла не мог нащупать его, неподвижного, в сумерках. И… капрал узнал его. Этот худощавый мужчина первым вышел на злосчастную поляну у подножия секвойи. Точно, он: даже костюма не сменил.

– Ас-ризане, ши? – поинтересовался человек в черном.

Слова заметались между стенок черепа, как муха, залетевшая в пустую бутылку: «ризан… ризан… ризан…», «ши… ши… ши…».

Из густой мглы вышли еще три фигуры – юноша, шедший по поляне вторым, и двое Пауэллу незнакомых: один с добродушным от природы, а сейчас похоронно-мрачным лицом и второй, чья физиономия полностью скрывалась под низко надвинутым капюшоном.

Словно чья-то жесткая рука проникла в мозг Пауэлла, вороша слова, как палые листья, взметая фонтаны смыслов. «Ризан – встать», – промелькнула мысль, и капрал понял, что знание вложила в него незримая рука, а фраза обрела смысл: «Ты очнулся, ши?»

Пауэлл попытался нащупать смысл загадочного словечка «ши», но если простое «ризан» соотносилось с одним значением, то странное обращение вызывало в мозгу хор голосов, каждый из которых тянул свое: один переводил «демон», другой – «пришелец», третий – еще что-то невнятное… Рука продолжала свою странную работу, наполняя память Пауэлла словами чужого языка, а голову – слоями спрессованной боли.

«Телепаты, – понял Пауэлл. Как ни странно, от этой безумной мысли ему стало легче. – Они тут телепаты. Все подряд. – И тут же поправился: – Нет, не все. Иначе зачем учить меня языку?»

А раз есть телепатия – почему бы не быть, скажем, телекинезу? Или… капрал Пауэлл не помнил, как называется воспламенение на расстоянии, а придумать с ходу красивое латинское слово ему не хватало учености. Но от этой мысли ему сделалось жутко.

Капрал Пауэлл был солдатом. Он привык иметь дело со смертью в различных видах – консервированной и свежей, быстрой и не очень. Но всякий раз то была смерть, воплощенная в металле. Отними у противника его автомат или базуку – и это уже не противник, а слизняк, которого пара пустяков раздавить.

Но что, если огненная смерть подчиняется человеку, а не железке в его руках? Если врага нельзя обезоружить, обезвредить – только убить или быть убитым? И в первый раз Джонатан Пауэлл, чемпион взвода по рукопашному бою, почувствовал себя ущербным.

А холодная рука все наматывала извилины на пальцы, и чужие слова проникали в память, оседая в ней, точно песок на фильтре.

– Зачем вы убили моих людей, ши? – Голос проникал в сознание, не оставляя сил сопротивляться.

– Это не мы! – слабо прохрипел Пауэлл по-английски и медленно, с трудом перевел на… на единый язык. Язык Серебряной империи.

– Это сделали ваши, пришелец. – Лицо человека в черном исказилось презрением. – Не отпирайся. Мы нашли орудия ваших чародеев. – Он покрутил в пальцах смятую пулю от М-16.

– Да кто вы, черт бы вас подрал, такие?! – взвыл Пауэлл, пытаясь вырваться из липкой паутины, куда затягивала его вцепившаяся в темя невидимая лапа.

Удар вышел несильным – человек в черном хотел не столько причинить боль, сколько унизить пленника. Но Пауэлл невольно мотнул головой и здорово приложился виском о торчащую из верстака деревяшку – аж звезды из глаз полетели.

– Не тебе задавать здесь вопросы, ши, – процедил человек в черном. – Но я отвечу. Я Торион, сын Молоя, лорд Дейга, носящий родовое имя Повелителя Мертвых. А это – мои наймиты-чародеи. Лландауркс – целитель, приведший тебя в чувство. Виндерикс – провидец, наделивший тебя знанием единого наречия и следящий за правдивостью твоих никчемных слов. И Линдан, огневой чародей, готовый испепелить тебя при первом же неосторожном движении. Я ответил на твой вопрос?

– Да, – прохрипел Пауэлл.

– А теперь спрашивать начну я, – продолжил Торион.

Пауэллу вдруг пришло в голову, что лорд Дейга куда моложе, чем кажется с виду. Так бывает, когда на юношу сваливается непосильная ответственность – слабых она ломает, а сильных всего лишь гнет не хуже груза лет. Торион Молойссон жил с подобной ответственностью долго, но все же меньше, чем Пауэллу показалось вначале, когда он принял туземца за старика.

– Зачем вы убили моих людей, ши? – повторил Торион.

– Это не мы, – эхом собственных слов отозвался Пауэлл. – Это второй взвод… я не знаю, что там случилось, но они, кажется, решили, будто на них нападают. Это вышло случайно… мы не хотели убивать, поверьте! Мы как раз летели на поиски других селений, чтобы… объясниться с… – Капрал вдруг понял, что передать слово «правительство» на едином наречии затруднительно. – С местными властями.

– Я – здешняя власть, – проговорил Торион с такой убежденностью, что Пауэлл понял – так и есть. – Говори со мной.

– Я не могу… – прошептал капрал неуверенно. – Я…

Он понял, что и его рангу нет здесь аналогов.

– Я просто… десятник в войске! Наш… полусотник погиб при падении… железной птицы! – Проклятие, да как же им назвать вертолет, чтобы они поняли!

– Если ты о вашем летучем големе, то он не похож на птицу, – с мрачной насмешкой промолвил лорд. – Зачем вы пришли на мою землю, ши? Почему вам не сиделось по вашу сторону стоячих камней?

– Мы… искали путей в землю… нашего врага… – попытался объяснить Пауэлл. – Мы хотели пройти вашу землю до следующего портала и оттуда нанести удар, но наш враг оказался хитрее и сейчас проникает в ваш мир через свои ворота. Мы боялись встретить здесь его солдат… поэтому мои товарищи начали стрелять по вашим крестьянам – от страха.

Слова теснились в горле и умирали, потому что на едином наречии все оправдания внезапно становились жалкими и неубедительными.

– Что за убогие у вас, надо полагать, солдаты, если не могут отличить землепашца от воина, – высокомерно проговорил Торион. – И почему ваши воеводы решили, будто им вольно разгуливать по моей земле?

Вот тут самое сложное, решил Пауэлл. Как бы это так завернуть, чтобы этот тип не обиделся?

Но новообретенное знание языка не давало не то что соврать, но даже подретушировать истину. Слишком слабым, слишком обрывочным оно было. Оставалось либо молчать, либо говорить как есть.

– Наши… воеводы… считали вас диким народом. Вы… не строите механизмов… не прокладываете дорог, не имеете… такого оружия, как у нас. Они решили, что с вами можно не считаться.