Александр Мееров - «На суше и на море» - 63. Фантастика Страница 29

— Ты — ребенок! — воскликнул я, рассмеявшись. — Я думаю, если бы ты отыскал десять пропавших племен архангела Гавриила, то ты и им предложил бы сухари и джем!

— Я не мог дать им больше того, что у меня было, — пробормотал он как бы про себя, совершенно не обратив внимания на мой смех.

— Ну и что же, стали они есть?

— Нет, — сказал он, — они не дотронулись до еды. Сначала я подумал, что они стесняются или боятся, боятся отравиться. Это часто приходится наблюдать у индейцев. Тогда я сам принялся за еду. Я намазал сухарь джемом и положил сверху кусок копченого языка — мешанина. Этим я хотел показать им: «Испробуй раньше на собаке» — и он криво усмехнулся, как-то гротескно сощурив глаза, что делал всегда, когда его что-нибудь занимало.

— Да, да, ну и что же? — спросил я с нетерпением.

— Они отнеслись к этому по-своему, — ухмыльнулся он с наивной гримасой. — Они подошли ближе, можно сказать, подползли на четвереньках, словно маленькие дети, и стали нюхать пищу, как это делают животные. Потом подняли головы и рассмеялись, запищали от смеха. Я тоже громко рассмеялся. Это был для меня еще один странный опыт.

— Как ты думаешь, может ли мой голос напугать кого-нибудь? Совсем не грубый, обыкновенный мужской голос. Тем не менее он, видимо, напугал их — мой смех. Они сразу отступили назад, как испуганные волчата, причем женщину все время старались держать в центре группы.

— Ты, видно, здорово напугал их своим раскатистым гомерическим смехом, а? — сказал я в насмешку.

— Да, — продолжал он, даже не улыбнувшись. — Очевидно, им никогда не приходилось слышать такого смеха, их слух не мог выносить этого, и они испугались.

Майкл растерялся. Как ему подойти к этим странным человеческим существам, которые явились сюда, в область, так хорошо им исследованную, неизвестно откуда? Он горел желанием установить с ними контакт, показать им, что не питает никакого другого чувства к ним, кроме глубокой симпатии и дружеского интереса. Но они держатся так настороженно, боятся приблизиться к нему. Что же ему делать?

Здесь, с одной стороны, был он, одинокий человек, а с другой — эта небольшая группка странных существ в человеческом образе, но нисколько не похожих на других людей, которых этому этнографу когда-либо приходилось видеть или знать понаслышке, — быть может, в данном случае он имел дело с величайшим открытием своего века? Но они избегали его, боялись подойти к нему.

Некоторое время он напряженно обдумывал, как быть дальше. Наконец он сделал то, до чего вряд ли мог додуматься кто-либо другой. Он отказался от дальнейших попыток войти в более тесное общение с этими людьми, которых он хотел сделать своими друзьями, собрал разложенные куски провизии, как незадачливый торговец, и положил все обратно в сумку. Затем встал, сумку забросил через плечо и, повернувшись к ним спиной, спокойно зашагал в сторону своего коня. Уходя, он даже насвистывал потихоньку и ни разу не оглянулся.

— А что, если бы кто-нибудь из них подкрался к тебе сзади и всадил нож в спину? — прервал я его.

— Нож в спину? — пробормотал он рассеянно. — Вряд ли это можно было предположпть. Кто мог бы из этих людей всадить нож в спину человеку, который дружески был расположен к ним? Я чувствовал, что этого не случится. Мне это даже в голову не приходило. Здесь налицо был просто случай недостаточного взаимопонимания. И мне так хотелось, чтобы они последовали за мной. Я питал надежду, что они проявят ко мне такой же интерес, как и я к ним. Ведь в конце концов все люди одинаковы.

— Ну ты, черт возьми, смельчак, Майкл, — сказал я.

— Гм, возможно, — пробормотал он, рассмеявшись. — Все это не так уж трудно, если не думать о ножах и тому подобном.

— Так, так. А что же было дальше?

— О-о, — начал он как-то отвлеченно, как будто его осенила новая мысль, заинтересовавшая его больше, чем его рассказ или собеседник. — Приходилось тебе слышать, как визжит собака за дверью, когда она просится в дом? Она издает какой-то младенческий визг, гораздо более трогательный, чем плач ребенка. Вот с таким возгласом они обращались ко мне, эти люди. Они медленно стали следовать за мной, как тени, взывая ко мне жалобными голосами. Обернувшись, я увидел, что они протягивают ко мне руки и громко окликают, словно видели во мне свою последнюю надежду. Это было в высшей степени трогательно.

— Ты, конечно, вернулся к ним.

— Несомненно. И знаешь. Билли, что меня больше всего поразило в них и заставило мучительно сжаться сердце? Я увидел, что они не могут стоять прямо, как все люди. Те, что пытались это делать, кружились как волчки и падали. Самое большее, что им удавалось, это сгибаться в поясе и принимать форму лука, когда он натянут тетивой до предела. А чаще они ходили согнувшись, одной или обеими руками касаясь земли. Человеческие существа!

Майкл вскочил со, стула и принялся возбужденно шагать взад и вперед по комнате, бормоча:

— Вся тяжесть земли у них на спинах! Они хотели бы сбросить ее и не могут, бедняги! Огромная тяжесть!

— Что ты там, черт возьми, бормочешь? — вскричал я. Необыкновенное волнение и удивление овладели мной, когда я услышал эти, казалось бы, бессмысленные слова.

— Разве ты не понимаешь, — сказал он, глядя на меня мечтательно, — не можешь представить себе грусть и пафос всего этого? Человеческие существа, как ты и я, пытаются сбросить великую тяжесть — тяжесть земли! Это многовековое стремление всех нас, единственная проблема, стоящая перед нами!

В силу какой-то причины я тоже вскочил на ноги. Я не очень чувствительный человек, но, черт возьми, мне никогда еще не приходилось видеть своего друга столь взволнованным.

— Послушай, — сказал я, потрясая кулаком у него перед носом и горько улыбаясь, — если ты будешь и дальше болтать тут передо мной по-гречески или на языке индейцев, то лучше убирайся вон! Ты довел меня, черт знает до чего, и опять хочешь отклониться в сторону.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Конечно, — пробормотал он с чуть заметной улыбкой, — ты не понимаешь. Я еще не рассказал тебе всего. Я так болею за них, и поэтому очень взволнован, не могу говорить последовательно. Странно, странно!..

— Погоди минутку, — сказал я, касаясь его локтя. — Когда все это случилось с тобой, прошлой ночью?

При его манере рассказывать трудно было знать точно.

— Прошлой ночью? — повторил он, не глядя на меня. — Нет, нет, не прошлой ночью. — Он порылся в кармане, достал записную книжку-дневник и начал листать ее рассеянно. — Нет. Это было почти четыре месяца назад.