Лиана Мориарти - Верные, безумные, виновные Страница 3

– Привет, мама.

– Что ж, привет! Не ожидала, что ты ответишь!

Голос матери звучал возбужденно и вызывающе, и это не обещало ничего хорошего.

– Я приготовилась оставить голосовое сообщение! – с упреком произнесла Сильвия.

– Извини, что ответила, – сказала Эрика.

Ей действительно было неловко.

– Нет нужды извиняться, мне всего лишь надо переключиться. Знаешь, давай ты просто послушаешь, а я сделаю вид, что посылаю тебе подготовленное голосовое сообщение?

– Давай.

Эрика выглянула на залитую дождем улицу: какая-то женщина боролась с зонтом, который норовил вывернуться наизнанку. Эрика смотрела, как женщина, потеряв вдруг терпение и не сбавляя темпа, с восхитительным негодованием запихнула зонтик в урну для мусора и продолжила путь под дождем. Вот это дело, воодушевившись этой сценкой, подумала Эрика. Просто выброси это. Выброси чертову штуковину.

В ухе громче зазвучал голос матери, как будто та переместила телефон.

– Я собиралась начать так: Эрика, дорогая, хотела сказать тебе… милая Эрика, знаю, ты не можешь сейчас со мной разговаривать, поскольку ты на работе, и как обидно, что ты торчишь в офисе в этот прекрасный день – не в том смысле, что погода прекрасная, на самом деле она ужасная, кошмарная, – но обычно в это время года у нас бывают изумительные дни, и часто, просыпаясь и видя в окне голубое небо, я думаю: о господи, как жаль, что бедная, бедная Эрика торчит в такой прекрасный день у себя в офисе! Вот о чем я подумала, но такова плата за карьерный успех! Вот если бы ты была парк-рейнджером или занималась какой-то другой работой на открытом воздухе… На самом деле я не хотела, чтобы ты была парк-рейнджером, – просто это пришло мне в голову, и я знаю почему – потому что сын Салли недавно окончил школу и собирается стать парк-рейнджером, а когда она сказала мне об этом, я подумала: какая чудесная работа, какая умная мысль – быть на воздухе, вместо того чтобы томиться в офисном отсеке, как ты.

– Я не томлюсь в офисном отсеке, – вздохнула Эрика.

Из ее офиса открывался вид на гавань, и секретарша каждый понедельник покупала свежие цветы. Она любила свой офис. Любила свою работу.

– Знаешь, это была идея Салли. Чтобы сын стал парк-рейнджером. Очень умно. Она не консервативная, Салли нестандартно мыслит.

– Салли? – переспросила Эрика.

– Салли! Моя новая парикмахерша! – нетерпеливо произнесла мать, будто знала Салли много лет, а не пару месяцев.

Как будто Салли станет ей подругой на всю жизнь. Ха! Салли пройдет тем же путем, что и все прочие чудесные незнакомцы в жизни матери.

– Так что еще было в твоем сообщении? – спросила Эрика.

– Дай вспомнить… потом я собиралась сказать, как бы случайно, как будто только что подумала об этом: «Ой, послушай, дорогая, кстати!..»

Эрика рассмеялась. Мать всегда очаровывала ее, даже в плохие времена. Стоило Эрике подумать, что с нее довольно, она больше не выдержит, как мать вновь очаровывала ее, заставляя полюбить себя.

Мать тоже рассмеялась, но ее смех прозвучал нервно и визгливо.

– Я собиралась сказать: «Послушай, дорогая, я вот подумала – не хотите ли вы с Оливером прийти ко мне на обед в воскресенье?»

– Нет, – ответила Эрика. – Не хотим. – Она задышала прерывисто, как через соломинку. Задрожали губы. – Нет, спасибо. Мы приедем к тебе пятнадцатого, мама. И ни в какое другое время. Мы же договаривались.

– Но, милая, я думала, ты будешь так гордиться мной, потому что…

– Нет. Встретимся с тобой в другом месте. Можем пообедать в воскресенье в каком-нибудь приятном ресторане. Или можешь приехать к нам. У нас с Оливером ничего не запланировано. Можем пойти вместе куда угодно, но мы не пойдем к тебе домой. – Помолчав, она повторила эту фразу снова, громче и четче, словно говоря с человеком, плохо понимающим по-английски: – Мы не пойдем к тебе домой. – (Воцарилось молчание.) – До пятнадцатого, – сказала Эрика. – Это записано в ежедневнике. В обоих наших ежедневниках. И не забудь, что в четверг вечером у нас запланирован ужин с родителями Клементины! Мы этого тоже будем с нетерпением ждать. Вот повеселимся-то!

– Я хотела опробовать новый рецепт. Я купила книгу аглютеновых рецептов – говорила я тебе?

Ох уж этот легкомысленный тон. Преднамеренная живость, рассчитанная на то, что Эрика откликнется на ее игру, в которую они играли все эти годы и в которой обе притворялись обычной матерью и дочерью, ведущими обыкновенный разговор. А мать между тем понимала, что Эрика больше не играет, и обе сходились на том, что игра окончена. Мать рыдала, извинялась и давала обещания, которые, как знали они обе, никогда не выполнит. Но теперь вот она делала вид, что никогда не давала обещаний.

– Мама, боже правый!

– Что?

Притворная наивность. Приводящий Эрику в бешенство детский голосок.

– Ты обещала на могиле бабушки, что не станешь больше покупать книги рецептов! Ты не готовишь! У тебя нет аллергии на глютен!

Почему голос у нее дрожит от возмущения, если она никогда не ожидала выполнения этих напыщенных обещаний?

– Я не давала такого обещания! – заявила мать нормальным, недетским голосом, набравшись дерзости с негодованием ответить на возмущение Эрики. – По сути дела, последнее время я мучаюсь от ужасного метеоризма. У меня непереносимость глютена, благодарю тебя! Извини, что докучаю тебе проблемами своего здоровья.

Не реагируй. Не поддавайся на эмоциональные провокации. Именно в таких случаях мать расходует тысячи долларов на лечение.

– Ладно, мама, приятно было поболтать, – не давая матери возможности ответить, быстро, как агент по телемаркетингу, проговорила Эрика, – но я на работе, мне пора. Поговорим позже.

Она быстро дала отбой и уронила телефон на колени.

Водитель такси замер на своем сиденье, делая вид, будто не слушает. Только руки его двигались на рулевом колесе. Что это за дочь, которая отказывается пойти в гости к матери? Что за дочь с таким негодованием говорит с матерью о покупке новой книги рецептов?

Она заморгала.

У нее снова зазвонил телефон, и она так сильно вздрогнула, что он чуть не соскользнул с ее колен. Наверное, опять мать – звонит, чтобы сказать какую-нибудь гадость.

Но это была не мать. Это был Оливер.

– Привет, – произнесла Эрика, едва не разрыдавшись от облегчения при звуках его голоса. – Только что весело поговорила с мамой. Она хочет, чтобы мы пришли к ней на обед в воскресенье.

– Но мы ведь должны быть у нее только в следующем месяце, да?

– Да. Она пытается расширить границы.

– С тобой все хорошо?

– Угу. – Эрика провела кончиком пальца под глазами. – Все хорошо.

– Точно?

– Да. Спасибо.

– Просто выкинь ее из головы. Послушай, ты ходила на выступление Клементины в библиотеку?

Эрика откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Черт побери! Ну конечно. Вот зачем он звонит. Клементина. Эрика собиралась поговорить с Клементиной за чашкой кофе после ее выступления. Оливера не слишком интересовало, зачем Эрике идти на выступление. Он не понимал ее навязчивого желания заполнить провалы в памяти. Он считал это неуместным, едва ли не глупым.

– Поверь мне, ты запомнила все, что собиралась запомнить, – сказал он тогда. Произнеся слова «поверь мне», он сжал губы, глаза смотрели строго. Мимолетное напоминание о неутихающей боли, в существовании которой он не признался бы. – Провалы в памяти бывают у сильно пьющего человека.

Это был не ее случай. Однако Оливер видел в этом прекрасную возможность поговорить с Клементиной, наконец припереть ее к стенке.

Надо было Эрике попросить и его тоже прислать голосовую почту.

– Да, ходила. Но ушла с середины. Мне стало нехорошо.

– Значит, ты не поговорила с Клементиной?

По его голосу она поняла, что он изо всех сил пытается скрыть разочарование.

– Не сегодня, – сказала она. – Не беспокойся. Найду подходящее время. Во всяком случае, тот ресторанный дворик не лучшее место.

– Сейчас я как раз просматриваю свой ежедневник. С барбекю прошло два месяца. Думаю, она не обидится на твой вопрос. Просто позвони ей. Не обязательно встречаться.

– Знаю. Мне так неловко.

– Не стоит смущаться. Все это довольно сложно. В этом нет твоей вины.

– Прежде всего я виновата в том, что мы пошли на барбекю.

Оливер не стал бы снимать с нее эту вину. Он был скрупулезен до мелочей. Они всегда в этом сходились – в пристрастии к точности.

Таксист ударил по тормозам:

– Ах ты, придурочный водила! Чертов гусак!

Чтобы удержаться на месте, Эрика уперлась ладонью в сиденье.

– Это не важно, – сказал Оливер.

– Для меня важно.

Телефон загудел, предупреждая о другом звонке. Должно быть, мать. Тот факт, что она перезвонила через пару минут, означает, что ругани она предпочла слезы. Для слез требуется больше времени.

– Не знаю, Эрика, что ты ожидаешь от меня услышать на этот счет, – с тревогой произнес Оливер. Он полагал, что в конце книги есть правильный ответ. Что существует секретный набор правил взаимоотношений, известных ей, поскольку она женщина, но что она умышленно их утаивает. – Просто… поговори с Клементиной, а?