Игорь Резун - Блуждающие токи Страница 3

Байм смотрел на полки универсального продуктового контейнера. В одном – гладкие розовые капсулы нуритина. Одна такая капсула обеспечивает калории, необходимые организму на двенадцать часов жизнедеятельности и почти полностью усваивается организмом: посещение туалета уже не требуется. На таких таблетках живут почти все операторы сендпакеров, бэкпайдеров,[12] стейшн-памперов[13] и других машин Гидромеханизации SDC. Девятичасовой рабочий день, от управления не оторваться, раньше им выдавали поглощающие корсеты – но даже если ходить под себя, сидя в просторной кабине сендпакера, даже если там оборудован биотуалет, а современные модели идут в комплекте с ним, это всё равно некое отвлечение от рабочего процесса; Байм по себе знал: это как семяизвержение, требует концентрации внимания… Поэтому работяги ели таблетки горстями: сыт, напрочь отбивает мысли о еде, и выделений – с гулькин нос. Некоторые увлекались до того, что потом приходилось убирать атрофировавшийся желудочно-кишечный тракт полностью, заменять биомеханикой: ничего, и с этим живут.

Нет, таблетки мы оставим на чёрный день, тем более, что их хватит ещё на пару сменщиков Байма.

Кстати, не от них ли умер Неримус?

Оставим это, оставим, не надо об этом думать, дружок, это неконструктивно и бесполезно, нет… Подумай о том, что ты будешь есть на завтрак. Бледно-палевый брикет универсального питания – вставить в автомат, и набрать код. Один из триста пятидесяти вариантов белковой пищи. Суши? Люля-кебаб? Гуляш? Хачапури? Или заливной поросенок с черемшой…

Рассеянно посмотрел вверх, в низкий потолок модуля – по привычке и опять наткнулся на картинку. Монитор показывал очередной ролик SDC.[14]

Проект «Вавилон-2080» вступил в решающую стадию. Вторая очередь работ на суборбитальной станции «Зевс» завершена… Исполинский червь, чья пупырчатая кожа состоит из углепластика, титана, потом снова углепластика и оксидиана, ввинчивается в небо, пронизывая все слои атмосферы. Он уже прошёл два купола Зоны, теперь его собирают в ближнем космосе, в почти безвоздушном пространстве. Пятьдесят километров вверх, за линию Кармана; до стыковки с «Зевсом», Первым Узлом перекачки, ещё полсотни километров, работы планируется завершить за два года. Передовая бригада монтажников Хулио Арренаса перевыполнила план прошлого года на тридцать процентов…

Да, когда открыли Т.О.Т., или «эффект Фреймана», это и началось.

Кому она была нужна, эта Зона? Никому. Сотня-другая диссертаций, тысячи монографий, копошилась вокруг линии карантина несколько десятком международных исследовательских станций. Ни чёрта не выяснили. Песок, как песок. Диоксид кремния, чего тут нового? Ну, почти чистый кварц. Ну, ещё почти все элементы таблицы Менделеева в примесях. Ну, небольшое количество радиоактивных изотопов…

Много его, этого песка – хоть ешь.

Пока какой-то умник из «Фрейман текнолоджиз» не засунул песок в вакуум. И не облучил его подобием «солнечного ветра». Это случилось где-то на краю Карантина, кажется, на исследовательской станции Някимволь-33. И был шок…

Скачок напряжения вырубил все электросистемы на четыреста километров вокруг, до Югорского карантинного поста. Аппаратура международного космопорта «Печёры-2», сошла с ума, лунный челнок «Мэйфлауэр» болтался на орбите, сделав два оборота вокруг Земли, пока не отправили на вынужденную посадку в другое место.

Оказалось, что одна тройская унция[15] песка даёт почти столько же энергии, сколько килограмм урана при цепной ядерной реакции. Это тысяча стоваттных лампочек, работающих в течение года… открытие было шоковым! Песок из Зоны на 99,7 % состоял из чистого диоксида кремния. Под воздействием гелиево-водородной плазмы в вакууме он волшебным образом переходил в практически чистый кремний, так называемый «солнечный», который раньше использовали, как фотоэлектрический преобразователь, то есть солнечную батарею…

Очевидно, в этих самых белых кристаллах было ещё что-то, неизвестное науке, что превращало его в сумасшедший и бездонный источник энергии.

Даже первые робкие сообщения об этом вызвали обвал на биржах. В первый месяц лопались нефтяные, газовые и угольные концерны, президенты и вице-президенты сходили с ума, травились, стрелялись или бежали на тихоокеанские острова с чемоданами украденных денег. Казалось, человечество вступило в Золотой век, с дармовым нескончаемым топливом – и всё, история цивилизации изменится самым неузнаваемым образом. Но потом на энтузиастов пролился второй ушат холодной воды…

Всё потому, что Някимволь-33 находилась всё-таки в зоне Карантина: блокпосты стояли гораздо южнее и западнее, на Саблинском хребте. Когда первые унции песка, запаянные в герметичную оболочку, стали доставлять в лаборатории Большой Земли, все надежды рухнули.

Песок, вывезенный за пределы карантинной Зоны, оставался простым песком. Диоксид кремния… Или альфа-кварц, или кизельтур, или «горная мука», но всё равно – не более, чем материал, которым разве что посыпать детские площадки. И то вряд ли: негигиенично, тут только синтетический гравий.

Т.О.Т. – «ТвердоОбъемное Топливо» было, наверное, последней шуткой Зоны в отношении человечества; самой злой её шуткой. Песок терял все свои чудесные свойства там, за пределами пространства, которое породило его: как бы его не вывозили – наземным ли, воздушным транспортом. Угробили кучу денег, людей и техники. Поняли, бесполезно. Исследовать песок внутри Зоны было почти невозможно, а исследовать за пределами – бессмысленно.

И тогда появилась «Самотлор Дистрибьюшн Компании», со штаб-квартирой в Пхеньяне. И глобальный проект «ВАВИЛОН-2080»: построить из Зоны трубопровод на околоземную орбиту. Потому, что датчики на ракете, запущенной военными из Сосьвы, где сохранился практически нетронутый Зоной секретный космодром,[16] показали: твёрдообъемное топливо, тот самый аномальный песок, полностью сохраняет свои свойства, будучи перемещаемым вертикально, в космос. Правда, ракета взорвалась уже на двухстах километрах, от резкого повышения температуры – но суборбитальные крейсера «Максим Горький» и «Старски энд Хатч» до сих пор ходят на трёх унциях песка, «активного кремниевого концентрата», дремлющего в их энергоблоках, в своё время доставленного на орбиту в экспериментальном порядке – Т.О.Т. исправно сообщает этим монстрам гиперзвук, около 5000 м/сек.

Вот тогда за Зону взялись всерьез.

Байм, набрав нужную комбинацию на простенькой, желтоватой от старости, панели – он выбрал всё-таки тайский суп том-ям! – обвёл взглядом кухонно-бытовой модуль. Он знал его наизусть, мог бы передвигаться тут с закрытыми глазами, по шагам. Самое неприятное – за стерилизационным занавесом.

Санузел.

Если ты не пользуешься таблетками нуритина,[17] то это для тебя – самое важное место. Или одно из самых важных.

Впрочем, к нему он не привык до сих пор. С детства помнил это приятное ощущение вакуумного унитаза: сел, и уже ощущаешь ласковую силу, прилегающую к телу снизу – такое липкое, обволакивающее прикосновение; в теле делается легко, ты как будто паришь, отделяя от себя все остатки; ни запаха, ни звука, ничего – как ангел. И полная дезинфекция. Чисто. Красиво. Гигиенично…

Такие вакуумные санузлы сопровождали его с детского сада – собственно, более ранние времена он и не помнил.

А тут – всё тоже, но надо ухаживать за собой самому, брать в руку влажную гигиеническую салфетку и пусть аппарат всё утилизует, даже запах подавляется, но необходимость прикосновения к собственному обнаженному телу раздражала. Бесила. Отзывалась внутри брезгливостью. Байм держал руки под струей дезинфицирующей влаги до тех пор, пока не начинал пищать зуммер, возвещающий опасные перерасход воды… До самого конца.

Чистота – это всё, последняя надежда человечества.

Самое отвратительное в информационных сюжетах, которые целый день крутятся на табло – это то, что картинка поневоле притягивает внимание. Как они это делают, неизвестно; версий много. Говорят, используются какие-то «активные пикселы», которые воздействуют на сетчатку глаза или какой-то другой фотосигнал. Поднимаешь глаза и смотришь. Вот труба ввинчивается в стеклянную синь неба, будто чем-то окрашенного; она кажется прозрачной, но это обманчиво – все знают, что над Зоной, если только нет пылевой бури, вечный день, вечное сияние голубизны и только если что-то доходит до границ этой презрительно-равнодушной глади, тотчас расплывается в очертаниях, размазывается по ней…

Вот ползет на восьми шарообразных катках сэндпакер с уродливой кабиной-шишкой: он сгребает песчаный вал, который, как живой, собирается под его ковшом, напрягается кипучей жилой, слепляется в шары неправильной формы и норовит раскатиться прочь; такое перекати-поле Зоны. Один большой сэндпакер страхуют три-четыре бэкпайдера, накрывая колпаками шары и удерживая их, дрожащие, шевелящиеся комки – они разрыхляют их и гонят к стейшн-памперу, грибообразной формы. Тот закачивает песок в резервуары, и начинает склеивать их, хрипит, исходит зловонным дымом и паром, ревёт от натуги – а потом, как насытится песком, ползет в сторону большого коллектора, сплетения труб; это километров пятьдесят по барханам… Со стороны кажется, что громоздкие машины жёлто-красного цвета играют во что-то вроде футбола, играют плохо, теряя мячи. Эффективность работы сендпакеров до сих пор только шестьдесят процентов, поднять эту планку не удается, а из герметичных отсеков стейшн-памперов неведомым образом испаряется до двух третей собранного песка.