Александр Зорич - Превращения Страница 3

– Пей, пей, моя кисонька! Жарко… Как следует пей! – ласково приговаривала Ириша, опуская прозрачный горшок с орхидеей в таз с теплой водой. Таз стоял на дне белой акриловой ванны с блестящими оспинами форсунок джакузи. В этих форсунках, помнила Ириша, летом любят прятаться домовые пауки.

Она осторожно поставила горшок на дно таза. Вода медленно затопила бугорчатый торф в горшке. Ириша бдительно следила за тем, чтобы орхидейкины листья не опустились в воду, им это вредно, могут случиться желтые пятна, а в центре розетки и вовсе не должно оказаться ни капельки – а то ведь загнить может.

Ириша отмерила пятнадцать минут на наручных часиках. Опустилась на накрытый крышкой унитаз. И, крестом сложив руки на коленях, принялась с умилением разглядывать свою прелесть.

Она была уверена: когда «кисонька» пьет, она становится не такой, как обычно. Чуть более рассеянной, даже недовольной, что ли. Такая милая!

Прошло две минуты. Ириша обеспокоенно вскочила. Опустила палец в воду – не горяча ли?

Ей вспомнилось, как полтора месяца назад она покупала кисоньку-кисулю в цветочном отделе мегамаркета «Фудлэнд», решившись-таки последовать странному совету Гарика.

– А какой температуры должна быть вода? – спросила начинающий цветовод Ириша у продавщицы. Фирменный «фудлэндовский» желто-красный комбинезон и бейсболка не очень-то шли этой женщине с внешностью беспутной доярки.

Доярка отсчитывала сдачу. Ириша неуверенно прижимала к животу сверток с орхидеей – это же как с младенцами, не знаешь, как их держать, и чтобы крепко, и чтобы синяков не оставить…

– Вода? Вода должна быть такой… ну такой… – сунув в ладонь Ирише горсть скомканных сторублевок, продавщица перешла на доверительный полушепот. – Ну такой же, какой ты, деточка… подмываешься.

– Ясно, – кивнула Ириша. По сути, это был первый намек на истину, которую ей предстояло открыть совсем скоро.

Вода в тазике была в точности такой, как надо – температуры парного молока.

Ириша вздохнула с облегчением.

Пятнадцать минут прошло, на исходе была шестнадцатая. Но Ириша не торопилась – она видела, кисуля еще не напилась. Как и Лиля до нее, орхидейка кушала медленно, жеманничая над каждым глотком.

Используя свободную минуту, Ириша принялась читать надпись на этикетке с новым удобрением. «Азот, фосфор… Калий… Не многовато ли фосфора?»

– Через недельку мы с тобой вот что попробуем… Видишь? – Ириша постучала длинным алым ногтем по зеленой бутылке с удобрением. – То-то… Диких денег, между прочим, стоит… Не нравится? Это ты зря. Надо сначала попробовать.

Ириша точно не помнила, когда именно она начала разговаривать с орхидеей. Но была уверена, что с самого начала эти беседы казались ей естественными и ничего комичного или тем более ненормального она в них не усматривала.

Это была такая приятная игра. Как бы игра. Ну то есть не игра вовсе. Ириша была уверена – ее слышат.

Поначалу, усаживаясь за работу (случалось ей сводить дебет с кредитом и дома), она ставила горшок с цветком слева от компьютера.

Потом придумала водружать его на кресло напротив рабочего стола – некогда в нем любила сиживать хроническая бездельница Лиля. Вот, бывало, воскресенье. У Ириши – очередной аврал. Завтра нести в налоговую выстраданный талмуд документации. Лиля, еще в ночнушке, несмотря на поздний час, придет, усядется в это кресло, подберет под себя ноги, уронит свою красивую голову на плечо, и смотрит, смотрит своим сонно-задумчивым взглядом куда-то за окно (там пыльные электрички, стуча, уносили дачников в их убогие поместья). Словно бы вместе с Иришей считает, сверяет, сердится…

Теперь Ирише помогала кисуля.

С Лилей кисулю роднили не только капризность. Задумчивость и некая инобытийность была свойственна красоте обоих. Ириша могла часами любоваться прелестным разворотом кисулиных лепестков, в котором неким волнующим образом сочетались целомудренная стыдливость и крайняя распущенность. Оба этих качества были свойственны и Лиле, которая уверенно жонглировала ими, в зависимости от того, что в данный момент сулило ей большую выгоду. Однако, в отличие от кисули, Лиля терпеть не могла, когда Ириша ею любуется.

– Прекрати пялиться… Когда ты так смотришь, ты похожа на какую-то сумасшедшую извращенку… – шипела она гневливо.

Как видно, в глубоком колодце Иришиного чувства Лиле не звезды мерещились, но бездны.

Как и Лиля, кисуля ненавидела сквозняки. Требуя, чтобы Ириша закрыла фрамугу, Лиля жаловалась на все существующие болезни разом – и на какое-то наследственное заболевание почек, и на слабый иммунитет, мол, грипп всюду, вирусы, а летом, помнила Ириша, Лиле не давали покоя лютые комары. При Лиле Ириша не открывала окон. В Иришиной квартире всегда было влажно и душно. Когда Лиля пропала, Ириша продолжала истово соблюдать Лилины запреты («ведь вернется!»). В день, когда она принесла свой фаленопсис «Джамбо де Превиль» (так звали кисулю «по документам») и установила его на подоконник, на градуснике было тридцать два. Однако кисуле понравились все тридцать два и Ириша почувствовала: так правильно.

В повадках кисули обнаружилось так много родного…

Например, она обожала музыку.

Кисуля требовала, чтобы Ириша закрывала на ночь шторы (Лиля – та не одобряла занятий любовью при свете).

Кисуля жгуче ненавидела общество куцей драцены и никогда не цветшего кактуса (других растений у Ириши не было). Лиля же презирала общество Иришиных родственников, коллег и друзей. Ирише пришлось убрать впавшие в немилость растения на кухонный подоконник и раздружиться с кое-какими приятелями. Впрочем, и то, и другое она сделала без сожаления.

Когда же все требования бывали соблюдены, кисуля, как и некогда Лиля, как-то по-особенному полно умиротворялась. Не глядела букой, не язвила и не ныла. Но расправляла лепестки и начинала источать оргиастический нектар Абсолютно Счастливого Существа…

Кстати о друзьях и обществе. Гости бывали у Ириши нечасто, но мало кто из визитёров удерживался от того, чтобы тайком хихикнуть в кулачок, завидев разодетую кисулю на широкой кружевной салфетке… Некогда Ириша ловила сдавленные смешки и скабрезные взгляды, представляя Лилю приятелям «из нормальной жизни».

– А это Лиля, моя подруга. Ей негде жить, поэтому сейчас она живет у меня.

«Знаем мы таких подруг…» – снисходительно улыбались гости.

Но, как когда-то и с Лилей, Ирише было нисколечко не стыдно.

Однажды Ириша наконец-то решилась сформулировать свое открытие, свою истину: орхидеи – это как бы отчасти женщины. И обращаться с ними следует как с женщинами…

Вскоре, когда Ириша осознала, что даже не подозревает, чем подкармливать кисулю, она накупила себе иллюстрированных книг по домашнему разведению орхидей. Принялась читать. И что же? По некоторым смутным намекам – где интонация, а где вычурный двусмысленный оборот – она с удивлением, переходящим в восторг, обнаружила: авторы тех книг тоже ее истину знали! «Орхидея странно воздействует на цветоводов-любителей… Сумасшедшие коллекционеры доводили себя до разорения, чтобы утолить свою страсть и завладеть редким растением, которое с трудом цвело даже в самых роскошных оранжереях викторианской эпохи…» – писали в «Большой энциклопедии комнатных растений» на странице триста семьдесят четвертой.

«Выходит, я всего лишь променяла одну женщину на другую. Оно, конечно, вышло бы смешнее, если бы я променяла Лилию на Розу, но и так, в общем, символично», – размышляла Ириша, покачиваясь в медленном гамаке на границе сна и полусна. Под окном искрила электрическая колбаса полуночной электрички. В полуметре от ее кривой, на рогалик похожей ортопедической подушки, потакал теплым кондиционерным ветрам и сполохам сине-зеленой весенней ночи, степенно покачивая крыльями цветков-бабочек, длинный, буро-зеленый стебель фаленопсиса вида «Джамбо де Превиль».

Каждый раз проходя мимо безликого серого здания, где располагалась астрологическая консультация Гарика, Ириша ощущала себя как будто виноватой. Обещала зайти через неделю, а ведь таких недель пролетело уже восемь… Перед ее мысленным взором вставало бледное, с лошадиной челюстью лицо Гарика. Выражение его глаз было как обычно выжидательным. «Ну что там у вас, барышня?» – будто спрашивал он, отмахиваясь от сигаретного дыма.

Нет, обиды на Гарика Ириша не затаила. И не тяготили ее чудные астрологические разговоры. И даже тот, повышенной концентрации раствор сумасшедших, в котором приходилось добывать себе пищу акуле-Гарику, ее, нежнокожую, не раздражал, скорее уж забавлял и наводил на полезные размышленья. В конце концов дотошные прохвосты из торговой фирмы, где она работала, были такими же психами, разве что галлюцинации видели чуточку другие, где у первых ректификация и ундецили, у вторых – счета-фактуры и «черный аудит».

Причина охлаждения была другой: Ирише стыдно было признаться Гарику, даже ему, что его орхидейный совет, такой простой, первобытной симпатической магией отдающий, оказался тем самым решением, нет, не так – Решением той самой Задачи, что доводила Иришу до исступленья с самой зимы.