Алексей Жарков - Избранные. Вирд Страница 3

– Ребята здесь развлекаются иногда, это шутки у них такие. Один шельмец придумал такой фокус. Берется кусок сыра, а пузыри слетаются на него словно мухи на мед, и примагничиваются. – Марк подвел спутницу к грозди пузырей, прозрачной массе размером со слона, сердцем которого был желтый ломтик.

Больше я этого не вынесу, подумала Ирина, и побежала прочь.

Снующие туда-сюда ученые, люди в халатах, – никто не обращал внимания на бегущую женщину, взъерошенную и пыхтящую на бегу. Даже Марк о ней позабыл. Но она не думала, что внутри здания-мыши, начиненной всякими чудными вещами, ее оставят без присмотра. И действительно молчаливый человек в черном костюме встретил и проводил до выхода.

Как ошпаренная она выскочила из здания, – и угодила под ливень. Дождь хлестал немилосердно. Одежда мгновенно промокла до нитки, а прическа растрепалась и превратилась в мочалку.

Ирина мчалась вперед, ей хотелось свежего воздуха, дышать им, глотать, и чтобы навстречу рвался ветер. Но, вопреки ожиданиям, лицо щекотало дыхание умирающего – настолько слабым был ветерок. Не с чего ему окрепнуть здесь, в пространстве, стиснутом домами-великанами.

Забиться домой, вот о чем мечтала Ирина, и поспать часок-другой, прийти в себя. А потом чашка кофе и можно приступить к очередной разгромной статье.

Кольнуло чувство тревоги, и женщина взглянула вверх. Тяжелые свинцовые тучи, небесные синяки, плыли следом за ней. Ирина повернула на другую улицу – и тучи повернули.

Она вскрикнула.

Не спеша нагонять, тучи держались позади. Ирина присмотрелась и увидела, что у каждой свисает длинный хвост. Вдобавок ко всему, ее внезапно накрыла тень. Здание Марка Табля, которое она оставила за спиной, то самое в виде мыши, шевелилось. Гигантская голова с верхними этажами наклонилась. Глаза-окна шарили по земле пронзительным взглядом, искали Ирину.

Засмотревшись, она остановилась. Хватит! Сон это конечно, а как иначе?! В городе, пропитанным мышиным духом, ничего иного присниться просто не может! Табле живописует сны, его тона исключительно серые, а кисть понятно из чьих шерстинок.

Уже не обращая внимания на хвостатые тучи, посмеиваясь над собой, женщина пришла к себе и рухнула в постель. Усталость и одиночество овладели ею в полной мере. Она лежала в неприбранной квартире, пыльной, где по углам пауки ткали паутину из мышиных усов. Было три часа дня.

Мурзик мяукал и как одержимый царапался в дверь. Быть может, он рвался к своим на площадь.

Глубоким сном она проспала до вечера, а когда проснулась, кровать показалась огромной. Потолок и стены комнаты отдалились.

Ирина пискнула, и, перебирая лапками, метнулась на край кровати. Предчувствуя беду, тревожно билось крохотное сердечко.

И беда не заставила себя ждать, – справа возникла ее тень, большая и ушастая.

Черный зверь не спускал с Ирины цепкого взгляда зеленых глаз.

Она рванула в сторону, но угодила в лапы зверя. Мурзик подкинул ее, и поймал под столом, прижал к полу, отпустил. Куда бы Ирина ни ткнулась, в какой угол не шмыгнула – везде ее поджидали когтистые лапы и зеленые глаза. Она растворилась в этих глазах,.. а затем увязла на острых зубах. Память и сознание погружались в трясину, и хвост лупил по сторонам, агонизируя. Она, Ирина, умирала; по обе стороны от ее смерти торчали роскошные усы, а над ней блестел мокрый нос…

У себя в кабинете Марк с улыбкой смотрел телевизор.

Коты на городской площади напоминали ему декабристов. Они грозно сверкали глазищами, дергали хвостами, точили когти. Дождь смешал их в одноцветную массу. Зря они выступили! Кошачья порода обречена. Их враги, мыши, стали куда более умны и опасны. Кроме того у них есть он, Марк Табле. Вместе с людьми кошки замахнулись на серую империю, и та их непременно раздавит!

Пульт так и не нашелся, уполз невесть куда; Марк поднялся с кресла, и вручную выключил телевизор.

А та тетка, верно, уже покинула мир. Ушла маленькой дорогой, которую он для нее проложил. Табле возбужденно потер руки. Наука и магия открыли для него невероятные возможности, разрушили границы.

Во время экскурсии он снял с плеча Ирины несколько волос, а ранее агенты принесли пару ее детских фото и мелкие вещи вроде губной помады. Этого было достаточно, чтобы скрестить жизнь Ирины с мышами. И она сама превратилась в безобидную серую мышку.

Подобным образом можно переделать природу любого отдельно взятого человека, но много возни. Особенно если ты собираешься повлиять на человечество целиком.

Значит, надо изменить историю.

Давно он корпел над грандиозным замыслом: скрестить прошлое человечества с мышами. Потребуются орудия первобытного общества, кусочки пирамид, всякий хлам средневековый. Надо охватить все этапы развития людей, основные стороны их жизни на протяжении веков.

При слове «ИХ» Марк ощутил смутное беспокойство и укол страха. Это человек в нем раскаивается, проклинает тот день, когда занялся бизнесом. Во время опытов он имел неосторожность попасть под мутагенные лучи и потихоньку обмышился сам. Иногда человеческая личность берет верх, но все реже и реже.

Марк подошел к портрету Микки Мауса, вытянулся стрункой, щелкнул каблуками, и, приложив руку к голове, отдал честь. Из-под халата выпал розовый хвост.

В свое время Микки Маус покорил весь мир. Теперь настал черед настоящего завоевания!

Что если это мыши построили в Египте пирамиды, и написали «Джоконду»? Что если именно они открыли Америку, и приручили электричество? А потом создали Третий Рейх? И серая империя все же завоевала планету.

Грибной год

Алексей Искров

Это было давно. Лица, имена, водоворот глупых, бессмысленных слов прошли мимо меня и остались позади, растаяли в тумане старости. А лето… Лето я помню очень хорошо. Закрою глаза – сразу вижу зеленеющий лес и Варю, на ней белоснежное платье, она смеется. Так отчетливо, так живо вижу, протянешь руку – коснешься. Многие воспоминания ушли, но события того лета навсегда выжжены в мозгу, словно и не было ничего в жизни больше.

За тонкой стеной соседка орёт раненым зверем, муж пытается её успокоить, звонит куда-то, кричит, но в голосе не отчаяние, а злость. Ночью не заснуть. И я начинаю писать. И лето снова пышет зелёными красками, пахнет ароматом костра.

Костры мы жгли в заброшенном коровнике, кособоком бетонном здании с выбитыми окнами, со всех сторон окруженном высоким сором. Саня попробовал картошку и сплюнул в золу.

– Сырая ещё, зараза. Ни хрена не получается.

Я пожал плечами и поковырял прутом угли.

– Скучно, – Варя зевнула и потянулась. – Ром, пойдем домой. Бабка заругает.

– Цыц, – ответил я.

Саня достал из кармана папиросу, подпалил, затянулся и выпустил горький густой дым, который медленно смешался с дымом от костра.

Пламя тихонько трещало, отбрасывая высокие тени. Варя сложила пальчики и на стене появилась морда огромного пса.

– Скучные вы, – Варя снова зевнула. – По грибы завтра пойдем? Там их куча целая.

Саня кивнул и улыбнулся. Моя сестра ему нравилась, тут и гением не надо быть. Верка сявила, что видела, как Саня и Варька целовались. А мне что?

– Бабка говорит, грибной год – плохо, – вспомнил я.

– А почему? – удивился Саня.

– Чёрт её разберёт.

Варя пихнула меня локтём в бок.

– Пойдем домой, ну. Бабка орать будет. А завтра по грибы. Всё равно картоха у вас противная получается.

Я встал, отряхнул штаны, собрал в корзину не пострадавшую от наших рук картошку.

– Пойдем, нытик.

Саня затоптал костер, и мы медленно направились к дому. От летней духоты не осталось и следа, небо переливалось звездами, сестра шла, задрав голову.

– В городе такого не будет, а? – спросил Саня и невзначай приобнял Варю за плечи.

– Неа.

Я закатил глаза и ускорил шаг. Узкая тропинка вела сквозь поле, вдалеке сияли окна домов. Ветер трепал волосы и гладил лицо, а с неба подмигивали бриллианты звёзд. И действительно красиво.

Об этом тихом вечере я вспоминаю с особенной тоской. Больше таких вечеров в моей жизни не было.

Утром меня разбудила Варя, уже одетая в белое платье. Она нависала надо мной, уперев руки в бока и поджав губы, из окна на лицо падал луч солнца, и она хитро жмурилась.

– По грибы, – приказала сестра.

Я со вздохом зарылся в пододеяльник, но Варя, когда хотела, умела быть очень убедительной, после пяти минут нытья, я понял, что покоя не будет и встал.

Во дворе уже ждал Саня в голубом чепчике, держал в руках корзину и лыбился во все тридцать два зуба. Варя взяла у бабки ведёрко, повязала на голову ярко-красную косынку, спрыгнула с крыльца и побежала в сторону леса. Белоснежное пятнышко среди жёлтого поля. Саня втопил за ней. Я лишь покачал головой. Солнце душило, обжигало, от него не спасала даже футболка, которую я стянул и повязал на голову, по спине бежал пот, а мозги варились внутри черепной коробки.