Игорь Маранин - У ваших стен есть уши. Фантастика для молодых людей любого возраста Страница 3

– Он меня обманул… – печально произнесла женщина. – А ведь меня искали… Даже один знаменитый лондонский сыщик искал. Помню, он долго стоял перед картиной, попыхивая трубкой, но, увы… К тому времени я сама себя не узнавала.

В ремонтной мастерской, куда скорая доставила Петровича, долго не могли поверить, что в стране ещё здравствуют роботы его серии. Пока Петровича готовили к операции, главный сервисный врач что-то бормотал о временах Железного дровосека и о том, что в их больнице давным—давно нет нужных микросхем. Кроме того, у больного оказалась редкая группа масла. Через толстые двери операционной в пустой и светлый больничный коридор долетали обрывки нервных тревожных фраз:

– Отвертку! – требовал врач. – Плоскогубцы! Молоток! Паяльник!

Но как ни старались доктора, Петрович не приходил в себя.

– Мы его теряем, – донесся испуганный голос сервисной сестры. – Триста пятнадцать вольт, срочно! Ещё раз, ещё….

«Глаза» робота погасли, рука—манипулятор дернулась в последний раз, из динамика раздался хриплый булькающий звук, и старик Петрович, живший в семье Пироговых четыре поколения, умер. Хмурые доктора вывезли его на каталке в коридор и вызвали роботоанатома.

А в это время….

Женщина в длинной темной юбке, белом фартуке и шляпке держала в руках грабли, сгребая ими что-то большое и яркое. Позади нее ещё одна женщина вела за руку маленького ребенка, а совсем уж вдалеке виднелись высокие деревья и большой дом.

– Клуазонизм, – сообщил незнакомое слово Симулятор. – Эмиль Бернар. «Женщина с граблями».

Мир, куда на этот раз выбросило Гарика, Гошу и их спутников, оказался светлым и уютным. Даже люди походили на людей, несмотря на тонкие веревочные руки, упрощенные силуэты и пятна вместо лиц. Пахло скошенной травой и ранней загородной осенью, а бесформенные холмы рыжей травы убегали к зарослям зеленых кустарников. От этого мира веяло покоем, вечным отпуском, длинными тёплыми вечерами у камина… Долгими прогулками по только-только начавшему увядать лесу, старыми добрыми сказками, рассказываемыми на ночь и редкими проезжими путниками, разносящими по свету давно устаревшие новости.

– Какая прелесть! – раздался за спиной Пирогова и Капустина восторженный голос Женщины с гитарой. – Я остаюсь! Нет—нет, даже и не упрашивайте, не умоляйте меня путешествовать дальше. Мне здесь определенно нравится. Дорогая моя, ну кто же так гребет? Кто так держит грабли? Возьмите у меня гитару, и я вам покажу, как гребут у нас в Тамбове!

В морге, куда свозили не подлежащих ремонту роботов, было темно и тихо. Нога человека в это помещение не ступала больше года, а хозяйничающий здесь роботоанатом по кличке Два—Два—Четырнадцать прекрасно видел и в темноте. Главный сервисный врач принимал его на работу с неохотой: три отсидки в тюрьме за взлом компьютерных баз, использование пиратских программ и бродяжничество в интернете. Но какой другой робот пойдет на столь скромный оклад? К тому же Два—Два—Четырнадцать утверждал, что ему перепаяли контакты и теперь он стал вполне добропорядочным механическим гражданином. И действительно: никаких нареканий на его работу не было. А что добрая треть деталей от умерших тайно уплывала на черный рынок – да кто будет разбираться с этим после смерти робота?

В этот раз ему, однако, не повезло. Новый покойник оказался столь древним, что и взять-то по большому счету с него было нечего. Два—Два—Четырнадцать грязно выругался на древнем бейсике, откатил тележку с умершим в дальний угол, где валялся всякий ненужный хлам, и небрежно сбросил покойника на пол. Если чудеса и случаются в жизни, то обычно в самый непримечательный и неожиданный момент. От удара внутри робота что-то завибрировало, зажужжало, механические глаза его вспыхнули, и он отчетливо произнес:

– Где я?

– В морге, – гоготнул Два—Два—Четыре. – Ну, тебе свезло, старик! В первый раз вижу, чтоб кто-то от удара о пол после смерти очухался.

Скрипя и фыркая, Петрович сел, провернул голову на триста шестьдесят градусов, осматривая помещение, и, завершив круг, уставился на незнакомого робота.

– Не забуду материнскую плату… – прочитал он наколку на корпусе незнакомца. – Сколько ходок?

– Три, – не стал скрывать роботоанатом.

– Ты-то мне и нужен! – неожиданно заявил Петрович. – В музее творится чёрт его знает что: люди с картин пропадают! Свезло мне, это верно. Редкого специалиста встретил…

Укрывшись под непроницаемым полем симулятора, Гарик Капустин суетливо скользил подушечками пальцев по виртуальным клавишам пульта управления. Да что ж так долго-то?!

– Скорее…. – подгонял его испуганный голос Пирогова. – Скорее того—этого…

В симуляторе они находились одни. После долгих размышлений, жертвы пуантилизма остались в маленькой деревушке вместе с геометрической женщиной. А сейчас, сквозь невидимое силовое поле к Пирогову и Капустину ломилось страшное чудовище с перекошенным волосатым лицом, пышными двойными бровями и круглым беззубым ртом.

– Пустите! – орало чудовище на родном русском языке. – Пустите меня! Я маленькая татарская девочка! Я хочу домой, в Бугульму!

Внезапно силовое поле отключилось, чудовище влетело в симулятор, монитор вспыхнул разноцветными огнями, и все трое – Пирогов, Капустин и чудовище – вывалились в реальность.

– Ну вот, – произнес Два—Два—Четырнадцать – Делов-то… С тебя – лицензионный встроенный видюшник.

Петрович кивнул и выжидающе уставился на сидящих на полу Пирогова и Капустина. И те не выдержали… Принялись наперебой рассказывать про контрольную по физике, про доклад по истории изобразительного искусства, про то, как хотели вечером поиграть в футбол… Два—Два—Четырнадцать с любопытством слушал их болтовню, а затем пошел вслед за странной этой компанией: домашним роботом, двумя мальчишками и маленькой татарской девочкой, испуганно прижимающейся к Петровичу.

– Футбол? Доклад? Спасение людей от произвола художников? – бушевал старый робот. – Под домашний арест! Оба! На хлеб и воду! Никаких развлечений, пока я девчонку в Бугульму не отвезу и не вернусь!

Два—Два—Четырнадцать улыбался.

– Хороший старик, – тихо пробормотал он. – Сейчас таких не выпускают.

И бережно придерживая всеми забытый симулятор, свернул в переулок, ведущий к черному рынку.

НОЧЬ ПРОСНУВШИХСЯ ПАМЯТНИКОВ

Дядя Леша улыбался. Странный он, этот дядя Леша – никогда не поймешь, шутит или серьезно говорит. Выбрил голову налысо, одни усы оставил. Не усы – усищи, половину лица закрывают. А вторую половину – очки в роговой оправе. На руке, чуть ниже локтя, свежий ожог от химического опыта. Опасная это наука – химия, недаром Санька ее не любит. Опять вот кол схлопотал…

– Между прочим, сегодня Ночь проснувшихся памятников, – заявил дядя Леша. – Раз в три года бывает. В эту ночь все люди спят беспробудным сном, а памятники разгуливают по улицам и вспоминают старые времена. Когда они еще людьми были.

Он сидел на маленьком диванчике, ждал маму, что вот—вот должна была придти с работы, и рассматривал любимый мамин альбом с видами Санкт—Петербурга. Санька оторвался от компьютерной стрелялки и недоверчиво хмыкнул:

– Ну да! Выдумаете тоже…

– Не веришь? – на губах дяди Леши промелькнула усмешка и тут же спряталась в густых черных усах. – А зря…

– Не бывает никаких проснувшихся памятников! – Санька разозлился: что его, за маленького держат, что ли. – Спорим на ваш ноут?

Дядя Леша отложил фотоальбом, погладил себя по бритой голове и сделал вид, что задумался. Ага, думает он, как же… Никто в здравом уме на новенький ноутбук спорить не будет. Да еще на такую тему.

– Согласен! – неожиданно заявил дядя Леша. – Но если ты проиграешь, то с тебя пятерка по химии. Лады?

Санька до того растерялся, что только кивнул в ответ. А пока собирался с мыслями, в дверь позвонила мама.

Дядя Леша торопливо встал с дивана, снял очки и принялся их протирать носовым платком. Словно боялся, что когда откроет дверь, то не сможет разглядеть маму. Затем посмотрел на свое отражение в зеркале, погладил голый череп и направился открывать. Санька услышал как заскрипела дверь и как что-то тяжелое упало на пол. Выскочил в коридор и застал немую сцену: дядя Леша поднимал с пола упавшую сумку, а мама стояла, прислонившись к дверному косяку, и еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

– Ты что с собой сделал? – наконец, вымолвила она, глядя на дядю Лешу.

– Я тут того… – замялся гость. – Ты вчера над лысинами смеялась, я подумал… Бритым вроде лучше, да?

Мама в ответ лишь вздохнула, шутливо постучала по голому черепу дяди Леши и перевела взгляд на сына.