Мертвая зона - Кинг Стивен Страница 3

Только этого ему было мало.

Он продолжал путь. Голова раскалывалась. Да, ему было этого мало. Он чувствовал, что его ожидает нечто большее, чем мотание по Среднему Западу, торговля библиями и подделка счетов ради двух лишних долларов в день. Он чувствовал, что его ожидает.

Величие.

Да, именно так, определенно так. Несколько недель назад он уволок какую-то девицу на сеновал, ее родители уехали в Давенпорт, набив машину цыплятами для продажи, она сначала спросила, не хочет ли он лимонада, а там пошло-поехало, и после того, как ЭТО произошло, она сказала, что в любви он похож на зануду-проповедника, и тут он непонятно почему дал ей по– щечину.

Нет, не совсем так.

На самом деле он ударил ее раза три или четыре. Пока она не заплакала и не стала звать на помощь, тут он остановился и с трудом – пришлось пустить в ход все свои чары – утихомирил ее. Тогда у него тоже разболелась голова, пульсирующие яркие точки мчались и сталкивались перед глазами, он пытался убедить себя, что всему виной жара, убийственная жара на сеновале, однако не только она одна вызывала головную боль. В нем поднялась та же самая смутная злоба, что и во дворе перед домом, когда собака разорвала ему брюки, – какая-то темная и безумная.

– Я не псих, – громко произнес Грег. Он быстро опустил боковое стекло, в машину ворвался летний зной вместе с запахом пыли, кукурузы и навоза. Он включил радио и поймал песню в исполнении Пэтти Пейдж. Головная боль немного отпустила.

Главное, держать себя в руках и не подмочить репутацию. Если следовать этому, ты неуязвим. И в том и в другом он начинал преуспевать. Теперь во сне ему все реже являлся отец, который стоял над ним в шляпе, сдвинутой на затылок, и орал: «Ты же дерьмо, сопляк! Ты же сущее дерьмо!»

Этот сон снился ему реже и реже, потому что все изменилось. Он уже не тот низкорослый сопляк. Конечно, в детстве он много болел, был тщедушным, но быст–ро выправился и теперь заботился о матери…

Правда, отца уже не было. Он не мог этого знать. Но и Грег не мог затолкнуть слова отца обратно ему в глотку, потому что отец погиб при взрыве на нефтяной платформе; он был мертв, и Грег хотел бы разок, ну хотя бы разок выкопать папашу из могилы и крикнуть в разложившееся лицо: «Ты ошибся, отец, ты ошибся насчет меня!» – и затем дать ему хороший пинок, такой же, как тот…

Как тот, что дал псу.

Головная боль возобновилась, но уже с меньшей –силой.

– Я не псих, – произнес он снова, теперь музыка перекрывала его голос. Мать часто говорила Грегу, что его ждет нечто большее, нечто великое, и он верил этому. Главное – не срываться и не допускать таких промахов, как пощечины, которые он влепил девчонке, или убийство собаки, и оставаться чистеньким.

Какое бы величие ни ожидало Грега, он узнает о его приходе. В этом он был совершенно уверен.

Грег вновь подумал о собаке, на этот раз при воспоминании о ней улыбка едва коснулась его губ, холодная, равнодушная.

Грега ожидало величие. Оно, правда, могло наступить еще нескоро – Грег был молод, – ну что ж, ничего плохого, если тебе не так много лет, если ты понимаешь, что не все сразу получается. Но когда веришь, желаемое в конце концов сбывается. А он верил.

И да поможет Бог и сынок его Иисус тому, кто посмеет стать на пути Грега.

Стилсон высунул загорелый локоть из окна машины и начал насвистывать мелодию песни, звучавшей по радио. Он нажал на акселератор, разогнал старый «меркюри» до семидесяти миль в час и покатил по прямой дороге среди ферм штата Айова навстречу будущему, какое бы оно ни было.

Часть первая

КОЛЕСО СУДЬБЫ

От того вечера у Сэйры осталось два воспоминания – везение Джонни у Колеса судьбы и маска. Но шло время, годы, и в памяти, когда она могла заставить себя думать о том ужасном вечере, всплывала лишь маска.

Он жил в многоквартирном доме в Кливс-Милс. Без четверти восемь, оставив машину за углом, Сэйра позвонила в парадную дверь. Сегодня они поедут на ее машине, Джонни отвез свою в гараж Тиббетса в Хемпдене – подшипник в колесе заел или что-то в этом роде. Работы на сто долларов, сказал Джонни по телефону и засмеялся таким знакомым смехом. Сэйра была бы уже в слезах, если бы это касалось ее машины – ее кошелька .

Она прошла через вестибюль к лестнице, миновала доску объявлений. Обычно доска была утыкана записками с предложениями купить мотоциклы, стереосистемы, воспользоваться услугами машинисток, а также присоединиться к уезжающим в Канзас, Калифорнию или Флориду, чтобы попеременно вести машину и платить за часть бензина. Но сегодня почти всю доску объявлений занимал большой плакат, изображавший сжатый кулак на тревожно-красном фоне, который напоминал пламя. На плакате крупными буквами было написано: «Забастовка!» Стоял конец октября 1970 года.

Джонни жил на втором этаже, в квартире с окнами на улицу – мой пентхаус[1] говорил он. Там он мог стоять в смокинге, как Рамон Новарро[2] с пузатым бокалом в руке, полным сока или воды, и лицезреть большое бьющееся сердце Кливс-Милс: его толпу, которая валила из кинотеатра, снующие такси, неоновые вывески.

По существу, Кливс-Милс состоял из главной улицы со светофором на перекрестке (после шести часов вечера он превращался в мигалку), двух десятков магазинов и небольшой фабрики по производству мокасин. Как и большинство городков, окружавших Ороно, где находился университет штата Мэн, Кливс-Милс жил в основном за счет студентов, обеспечивая их всем необходимым – пивом, вином, бензином, рок-н-роллом, полуфабрикатами, наркотиками, бакалейными товарами, жильем, фильмами. Кинотеатр назывался «Тень». Когда шли занятия, в нем показывали некоммерческие фильмы и ностальгические боевики 40-х годов. В летнее время беспрерывно крутили «вестерны» с Клинтом Иствудом в главной роли.

Джонни и Сэйра год назад окончили учебу, и оба преподавали в средней школе в Кливс-Милс, которая в числе немногих еще не вошла в окружную общеобразовательную систему. Университетская профессура и администрация, а также студенты снимали в Кливсе жилье, так что деньги в городской казне не переводились. Средняя школа была оборудована по последнему слову техники. Обыватели могли зудеть по поводу университетской публики с ее заумными разговорами и антивоенными маршами, не говоря уже о ее вмешательстве в городские дела, но они не имели ничего против долларов, которые капали в их карманы в виде налогов на элегантные профессорские особняки и многоквартирные дома, – они располагались в районе, который студенты окрестили Никчемной Землей, или Дурацкой Аллеей.

Сэйра постучала, и Джонни каким-то странно приглушенным голосом крикнул:

– Открыто, Сэйра!

Слегка нахмурившись, она толкнула дверь. В квартире Джонни было совершенно темно, если не считать мелькающего желтого света от мигалки с улицы. Вместо мебели горбились темные тени.

– Джонни?..

Решив, что перегорели пробки, она неуверенно шагнула вперед – и тут на нее из темноты надвинулось лицо, ужасное лицо, какое можно увидеть только в кошмарном сне. Оно светилось неземным, могильным зеленым светом. Один глаз был широко раскрыт и смотрел как-то затравленно. Другой злобно уставился сквозь щелочку век. Левая половина лица – та, что с открытым глазом, была нормальная. Зато правая, казалось, принадлежала чудовищу: нечеловечески перекошенная – толстые губы растянуты, кривые зубы оскалены и блестят в темноте.

Сэйра приглушенно вскрикнула и отшатнулась. Вдруг зажегся свет, и вместо какого-то темного подвала она вновь оказалась в комнате Джонни: на стене – фотомонтаж – Никсон торгует подержанными автомобилями, на полу – плетеный ковер, сделанный матерью Джонни, повсюду винные бутылки вместо подсвечников. Лицо перестало светиться, и она поняла, что это была всего лишь маска, которую продают в дешевых магазинах ко Дню Всех Святых. Голубой глаз Джонни моргал в пустой глазнице.