Счастливый конец - Фредерик Браун Страница 3

Однако они забирались в его постель, в его одежду, в его пищу.

И это невыносимое щекотание лапок.

Ночами он ходил по берегу, и эти ночи были самыми шумными. Высоко на фоне залитого лунным светом неба с воем летали реактивные самолеты, и их тени скользили по темной морской воде. Самолеты, ракеты — они опустошали его города, превращали его железные дороги в искореженные стальные плети, сбрасывали водородные бомбы на его наиболее жизненно важные заводы.

Потрясая кулаками, он выкрикивал в небо проклятия.

А когда он умолкал, то слышал голоса. Голос Конрада звучал в его ушах, как в тот день, когда Конрад с побелевшим лицом вбежал во дворец, забыв отсалютовать.

— Номер первый, прорыв в Денвере! Торонто и Монтерей в опасности! И в другом полушарии… — Его голос перешел в хрип. — Проклятые марсиане и предатели с Луны захватили Аргентину. Приземлились рядом с Нью-Петроградом. Это мятеж. Все конечно!

Голоса кричали:

— Хайль номер первый! Хайль номер первый!

Целый потоп истерически визжащих голосов.

— Хайль номер первый! Хайль…

Один голос звучал громче, выше, яростнее всех прочих. Он проигрывал в уме собственные речи, хорошо просчитанные и все равно напоенные вдохновением.

Голоса поющих детей:

— Тебе, о номер первый…

Остальных слов он не помнил, но они были прекрасны. Это происходило на встрече в средней школе в Нью-Лос-Анджелесе. Как странно, что он так хорошо помнил все интонации собственного голоса и восхищение, сияющее в глазах детей. Всего лишь дети, они страстно желали убивать и быть убитыми за него, подтверждая тот факт, что единственное лекарство, требующееся больной расе, — это лидер, за которым можно идти.

«Все кончено!»

Внезапно чудовищный корабль устремился вниз, и мистер Смит отчетливо понял, какую прекрасную цель он собой представляет на фоне залитого лунным светом белого побережья. Наверняка они видят его.

Всхлипывая от страха, он бросился в джунгли в поисках укрытия, а крещендо моторов все возрастало. Скорее туда, под защитную тень гигантских деревьев, под покров темноты!

Он споткнулся и упал, вскочил и побежал снова. Постепенно глаза привыкли к тусклому лунному свету, просачивающемуся в прорехи между листьями над головой. Что-то там шевелилось, среди ветвей. Шорох и голоса в ночи. Голоса здесь, голоса везде. Шепот и крики боли. Да, он показал им, что значит боль, и теперь их измученные голоса не отставали от него, когда он бежал среди деревьев, по колено во влажной траве.

Ночь сделалась страшно шумной. Красный шум, почти физически ощутимый грохот, который он не только видел и слышал, он его чувствовал. А потом дыхание стало с хрипом вырываться из горла, и единственным звуком в ночи остался глухой, мощный стук биения его сердца — а может, это билось сердце самой ночи.

Бежать он больше не мог. Обхватив дрожащими руками ствол дерева, чтобы не упасть, он прижался лицом к коре, ощущая ее безликую грубость. Ветра не было, но дерево покачивалось туда, обратно, и он вместе с ним.

Потом, совершенно неожиданно, как будто повернули выключатель, шум стих. Наступила полная тишина, и у него наконец хватило сил оторваться от дерева, снова выпрямиться и оглянуться по сторонам, пытаясь понять, где он.

Одно дерево было похоже на другое, и на мгновение мелькнула мысль остаться тут до рассвета. Но потом он вспомнил, что направление можно определить по звуку прибоя. Он сосредоточился и услышал его — слабый, далекий.

И другой звук — его он прежде не слышал, — тоже слабый, но исходящий откуда-то справа и, кажется, с близкого расстояния.

Он перевел взгляд в ту сторону и увидел небольшую поляну между деревьями. Трава на ней ходила странными волнами в лунном свете. Двигалась, хотя ветра не было. И если проследить взглядом, то можно было заметить линию, дальше которой трава становилась все реже и исчезала вовсе.

И этот звук, похожий на шум прибоя, но непрерывный. Больше похожий на шуршание сухих листьев, вот только сухих листьев здесь не было.

Мистер Смит сделал шаг в сторону звука и посмотрел вниз. Трава клонилась к земле, падала и исчезала прямо у него на глазах, а по краю этого опустошения катилось бурое море кифов.

Ряд за рядом, шеренга за шеренгой, они без устали, методично маршировали вперед. Миллиарды кифов, целая армия кифов проедала себе дорогу сквозь ночь.

Словно зачарованный, он смотрел на них. Опасность ему не угрожала, двигались они медленно. Шаг за шагом он отступал, держась вне пределов досягаемости передовой шеренги. Звук… Ну конечно, это они жуют.

Теперь он хорошо видел край колонны — ровный и аккуратный край. Здесь была дисциплина: по краю двигались особи крупные, в центре — мелкие.

Он снова отступил, а потом, совершенно неожиданно, его тело в нескольких местах обожгло огнем. Авангард. Высланный вперед теми, кто пожирал траву.

Ботинки были коричневыми от кифов.

Вскрикнув от боли, он развернулся и побежал, хлопая руками по укушенным, зудящим местам. Врезался головой в дерево, сильно ободрал лицо, и ночь вспыхнула красным от боли и выстрелов.

Но он продолжал бежать, почти ничего не видя перед собой, шатаясь, протискиваясь между деревьями и в клочья разрывая одежду.

Боль, какая боль! Уши рвал душераздирающий вопль — звук его собственного голоса.

Не в силах больше бежать, он пополз. На практически обнаженном теле держались всего несколько кифов. Он сумел значительно оторваться от наступающей армии.

Но жгучий страх и воспоминания о непереносимой боли гнали его вперед. Ободрав колени, утратив возможность ползти, он заставил себя снова встать и, пошатываясь, побрел дальше, цепляясь за деревья и толкая себя от одного к другому.

Падая, поднимаясь и снова падая. Горло саднило от проклятий, которые он выкрикивал. Ветки и грубая кора деревьев рвали плоть.

Перед самым рассветом в деревню вошел человек, землянин. Он еле держался на ногах и был совершенно гол. Взгляд его тусклых глаз бегал по сторонам, но, похоже, человек ничего не видел и не понимал.

Женщины и дети разбегались перед ним, даже мужчины отступали.

Он стоял покачиваясь, и туземцы недоверчиво распахнули глаза, разглядев, в каком виде у человека тело и какой мрак у него в глазах.

Пришелец не выказывал признаков враждебности, и они, эти венерианские гуманоиды, подошли ближе, окружили его со всех сторон, недоуменно переговариваясь. Кто-то бросился за вождем и его сыном, которые знали все.

Обезумевший голый человек разлепил губы, словно собираясь заговорить, но вместо этого повалился на землю. Так падают мертвые. Однако, когда его перевернули, стало видно,