Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом Страница 3

Я уселся поудобнее на груду мягких узлов.

— Что здесь?

— Одеяла, простыни. Будете курить? Я достал ваши любимые, — он протянул мне пачку «Лигерос».

— Вот спасибо! — обрадовался я.

С куревом становилось все хуже, а что касается кубинских, которые я предпочитал всем остальным за их крепость, то их вообще невозможно было достать.

— Как там без меня? Все в порядке?

— Не совсем.

— Что такое?

— Опять мак!

— Что?! Весной? Откуда?

— Вероятно, у местных остался запас коробочек.

— И кто же?

— Все та же Светка!

Эта Светка, вернее Светлана Шевцова, восьмиклассница, была настоящим бичом нашей школы. Здоровая шестнадцатилетняя девка, сидевшая по два года в шестом и седьмом классах, была дочерью весьма почтенных родителей. Ее папа, известный конструктор и членкор, привез ее в школу прошлой осенью.

— Я уже ни на что не надеюсь! — признался он. — Попробуйте своими методами. Может что-то получится. Заприте ее в сурдокамеру хоть на месяц, хоть на год, делайте с нею что хотите, только вылечите!

Светлана начала свою жизнь в нашей школе с того, что переспала со всеми мальчиками из десятого класса. Как она ухитрилась не забеременеть — уму не постижимо. Но это — мелочь! С собою из дома она привезла изрядный запас маковой соломки. Этой соломкой была туго набита ее ковровая подушечка. Конечно, никому и в голову не пришло, что Светкина подушечка содержит в себе адское зелье. Его присутствие в школе было обнаружено лишь после того, когда Светлана и две ее подруги по комнате стали проявлять характерные признаки «балдения». Светку трижды закрывали в сурдокамеру. Кстати, я обнаружил, что процесс «ломки» в ней протекает гораздо слабее. После третьего раза, когда она просидела там целую неделю и к ней были применены методы направленного информационного воздействия, корректирующие фоновую ритмику, поведение ее значительно улучшилось и она стала проявлять интерес к учебе. Теперь вот снова произошел срыв.

— В милицию сообщили?

— Не успели.

— И не надо! Это мало что даст. Начнутся обыски, а это только поссорит нас с местными.

— Что же, мириться с тем, что какая-то сволочь торгует соломкой?

— Я переговорю с местным священником. Думаю, что он меня поймет и поможет. Светку же придется снова посадить в сурдокамеру. Она уже успела уколоться?

— Наверное нет. Ее поймали, когда она собиралась ее только варить. Перед этим ездила в Остров. — Что ей там нужно было?

— Говорила, что заказывала телефонный разговор с домом… Может подождем с сурдокамерой? Пусть хоть экзамены сдаст за восьмой класс?

— Ладно, посмотрим. Виталия Степановича придется строго предупредить, чтобы лучше следил за своими подопечными.

Виталий Степанович Копытко был завучем нашей школы. Так получилось, что среди учителей он был единственным мужчиной. Остальные учителя еще недавно числились студентками Пригорского университета. Откликнулись они на наше объявление о наборе учителей в «лесную школу». К сожалению, не пришел ни один мужчина. После того, как было отменено государственное распределение на работу выпускников высших учебных заведений, среди женщин, имеющих высшее образование, появилось много безработных. Руководители предприятий и других учреждений, в том числе и школ, охотнее принимали на работу мужчин. Единственным мужчиной, который захотел покинуть город и приступить к работе в «трудной школе», был Виталий Степанович. Согласился он, видимо, потому, что вместе с должностью завуча ему предоставлялась и квартира, которую он, несмотря на свой продолжительный педагогический стаж, так и не дождался на своей прежней работе. Ему было около сорока двух. Он так и не женился и, как всякий старый холостяк, был крайне озабочен своим здоровьем. Может быть и эта озабоченность тоже сыграла свою роль в решении переселиться в «курортную зону».

Через некоторое время мы оба начали испытывать разочарование. Он, потому что блага курортной местности и полного обеспечения (бесплатное жилье и питание) не компенсировали все неудобства и волнения, связанные с составом и характером учеников; меня уже всерьез стала раздражать его мнительность, истеричность, неумение создать атмосферу взаимного доверия с учениками и полное безразличие ко всему тому, что непосредственно не касалось его собственного здоровья.

Как-то, случайно зайдя к нему в комнату, я обнаружил работающий дистиллятор. Грешным делом я принял его за самогонный аппарат.

— Что это?!

— Это только дистиллятор! Уверяю вас! — поспешил успокоить меня Виталий Степанович. — Дело в том, что я пью только дистиллированную воду. У меня, видите ли, почки!

— Да вас наша озерная вода вылечит лучше всякого лекарства.

— Я понимаю, но так безопаснее. Потом, я привык.

Это была не единственная странность Виталия Степановича. Он был самым частым посетителем нашей поликлиники и перепробовал чуть ли не все лекарства, разве что не принимал противозачаточных пилюль. Я еще не встречал другого такого человека, который бы так любил лечиться, как Виталий Степанович Копытко.

И все-таки, надо отдать ему должное. Свой предмет, а преподавал он физику, знал он преотлично и когда читал ее, то буквально преображался. Вне физики же он был нуднейшим человеком, вздорным в своей чрезмерной мнительности, скупым до анекдотичности. Если бы мне тогда сказали, что Виталий Степанович способен совершить, если не героический, то по крайней мере, смелый поступок, я бы ни за что не поверил. И оказался бы не прав…

Ученики, как уже говорилось, были «трудные» дети, которым следовало сменить среду обитания, порвать все связи с прежним окружением.

Проблема подростков к концу 80-х годов стала одной из самых болезненных социальных проблем нашего общества. По-видимому, некая часть вины в создавшейся неблагоприятной ситуации относится и к так называемой акселерации, когда физическое развитие ребенка, как правило, опережает духовное, что и ведет к неадекватности его поведения. Основная же вина заключается в самой социальной структуре нашего общества, в том обесценивании личности, которое неизбежно вытекает из установившейся у нас приоритетности интересов государства над интересами личности. Наше социалистическое государство было вором. Оно обкрадывало народ в том, что платило мизерную плату за труд. Этой заработной платы было мало для содержания семьи. Женщина вынуждена была работать. Но, уходя на работу, она уходила из семьи и семья — это основа основ любого общества, разрушалась, а с нею разрушалось и само общество. Детей вместо матери воспитывала улица. В государстве-воре воровали все и воровали тем больше, чем выше была занимаемая социальная ступень. Воровали чиновники, воровало и само государство и стоящая во главе государства партия. Не могло не сложиться так, чтобы в таком воровском государстве не стала преобладать воровская этика, которая пронизала все институты общества: правительство, армию, торговлю, улицы. В армии процветала дедовщина, а улица стала университетом криминогенного воспитания подростка. Рабочие, крестьяне, служащие были зажаты в тиски между двумя крупнейшими в мире криминогенными образованиями — верхней и нижней уголовными мафиями. Между этими мафиями, казалось, шло «социалистическое» соревнование — кто больше нанесет вреда своей стране.