Виталий Мелентьев - 33 марта, 2005 год Страница 3

Глава третья

В ЯМЕ

В снегу на дне ямы, куда он попал, Вася барахтался всего несколько секунд, но ему показалось, что прошло много времени. Он очень спешил освободиться от рюкзака и лыжных обломков. Наконец ему удалось с трудом встать на ноги. - Нужно думать логически. Не надо спешить, - стараясь успокоиться, шептал Вася. "Думать логически" - любимое отцовское выражение. Рассказывая о своих приключениях во время скитаний с поисковыми партиями на Севере, самые интересные места он начинал так: "Тогда я решил успокоиться и думать логически". Оказывается, если человек умеет думать логически, то он обязательно найдет выход из любого, самого трудного положения. По крайней мере, отец всегда находил и всегда оказывался победителем. Вася осмотрелся. Вверху, метрах в двух - трех над Васиной головой, в нависшем над ямой сугробе, виднелось отверстие. Через него лился неверный утренний свет, едва освещая просторную, с неровными стенами пещеру. Пахло сыростью, тленом и чем-то очень странным - как будто бы паленой шерстью. Когда глаза привыкли к темноте, Вася разглядел в стенах пещеры прослойки льда, следы кирки, пятна сажи. Видно, золотоискатели жгли здесь костры, стараясь растопить вечную мерзлоту. Но порода оказалась неподходящей бедной золотом, и они бросили эту глубокую яму-шурф. Яму занесло снегом, и вот Вася провалился в нее, как в западню. Вверху зашуршали лыжи и раздался сдавленный от волнения Сашин голос. - Вася! Вася Голубев! - кричал Саша, как будто на этой заснеженной сопке бегало с десяток Вась и среди них только один - Голубев. - Здесь я, - нехотя откликнулся Вася, но, подумав, что Саша не услышит его и уедет дальше, испугался и закричал: - Саша! Саша! Я здесь! Я провалился... Серенькое небо загородила Сашина голова. Когда Саша убедился, что Вася жив и почти невредим, он рассердился: - Обязательно с каким-нибудь приключением! Ну как тебя угораздило? - Ладно, брось, - мрачно ответил Вася. - Помоги лучше выбраться. Обсудив положение, решили, что двух связанных за ремни лыжных палок будет вполне достаточно, для того чтобы с их помощью выкарабкаться из ямы. Но при первой же попытке ремни оборвались, и Вася грохнулся на больную ногу. Саша связал палки поясным ремнем. Дело пошло лучше. Вася поднялся на полметра, но дело застопорилось. Саша решил помочь и потащил палки на себя, поскользнулся и, сам чуть не угодив в яму, обрушил кучи снега. Вася долго отряхивался, а когда поднял голову, то увидел, что отверстие вверху стало побольше. Палки связали снова, и Вася дотянулся почти до половины ямы. Саша кряхтел, сопел и помогал сам себе, приговаривая: - Так... Еще разочек... Еще... Так... Оставалось всего несколько сантиметров - и одна палка оказалась бы на поверхности, а половина Васиного пути пройдена. Но Саша слишком увлекся, перехватил палку и приналег на нее, как на рычаг. Палка не выдержала. Раздался треск, и Вася опять кубарем полетел вниз. Неудача и усталость подействовали на обоих удручающе. Они сидели молча один наверху, другой внизу - и ничего не могли придумать. - Остается одно, - несмело сказал Саша: - идти за помощью. - Нет! Ни в коем случае! - испугался Вася. Это значило, что все узнают о его тайне, о его неудаче. Но это еще куда ни шло... А вот если узнает мама... Нет, надо попробовать еще раз. Они пробовали несколько раз, пока Вася в сердцах не крикнул: - Чего ты все время снег сыплешь? И так за воротом полно. - Ты знаешь, Вася... знаешь, - дрогнувшим голосом ответил Саша, кажется, начинается метель. Они опять замолчали. Вася посмотрел вверх. Над ним неслись снежинки. Края ямы как будто сблизились, отверстие стало меньше - снег заметал ее. Дело принимало серьезный оборот, и он решил: - Ладно, спеши домой. Успеешь? - Постараюсь, - несмело ответил Саша. - Мы слишком долго возились. - Все равно нужно спешить. - Хорошо... Но у меня всего одна палка. Ты это учитывай. - Ладно. Но ты спеши! И, слушай, оставь мне консервы. - Да. И топорик. Ты пока что подруби стенки ступеньками. Будет легче вылезать. - Об этом нужно было думать раньше - вскипел Вася - Пятерочник несчастный! Тебе бы только стишки писать... А я вот сиди! Если бы мы сразу подрубили стенки, я бы уже выкарабкался. - Почему же ты об этом не подумал? - Ведь топорик-то у тебя? Саша вздохнул и извиняющимся, примирительным тоном сказал: - Ну, я пойду... Ты тут не очень волнуйся. Хорошо? Вася не ответил. Хотя будущее не обещало ему ничего приятного, он решил быть твердым, смелым и стойким. В яме было холодно и пахло чем-то паленым. Вася поел мороженого хлеба с мороженой колбасой - бутерброды уже успели промерзнуть, консервы он поленился открыть - и заел обед сыпучим, колющимся снегом. - Рассуждая логически, - вздохнул Вася, - на Северном полюсе и то живут лучше. Там у них и палатки, и радио, даже артисты в гости приезжают. И, потом, спальные мешки. Залезешь в них - и спи при любом морозе. Он выбрал местечко в уголке, свернулся клубочком, подложил под голову рюкзак и решил немного отдохнуть. Метель завывала сильней, а дыра темнела и темнела. Снег через нее сыпался реже, и наконец все стихло - метель снова затянула сугробом яму-шурф. Но Вася этого не заметил, как и не вспомнил, что не посоветовал Саше отметить яму снаружи - ведь метель могла замести лыжню. Он не думал об этом, потому что спал. Очень плохо ложиться спать поздно, даже готовясь к поискам мамонтового зуба.

Глава четвертая

ТУЗИК

Первое, что услышал Вася Голубев, был рев. То жалобный, то злобный, то умоляющий. Трубный, необычайно громкий рев. Потом Вася почувствовал, что земля колышется и на лицо сыплются влажные комочки и что вокруг очень тепло, даже жарко; вспотевшее тело сковано такой удивительной слабостью и истомой, что, кажется, не то что пошевелиться, а даже открыть глаза и то не хватит сил. Оценив все эти ощущения, вспомнив, что там, наверху, над ямой началась метель, он с ужасом подумал: "Замерзаю". Ведь все замерзающие обязательно согревались перед смертью, страшно хотели спать и не могли даже открыть глаза. Об этом он читал много раз. Но Вася не хотел замерзать. Он собрал все свое мужество, всю силу воли и, стиснув зубы так, что один, коренной, зуб с дуплом даже заныл, заставил себя открыть глаза и попытался подняться. Глаза открылись с трудом, как будто ресницы были склеены чем-то липким, тягучим. А когда он все-таки открыл их, то прежде всего удивился. Над ним было подернутое дымкой высокое небо. Края ямы-шурфа осели. Она казалась теперь не такой уж глубокой. И нигде - ни в небе, ни на краях ямы, ни в самой яме - никаких признаков снега, или изморози, или хотя бы спутников вечной мерзлоты - ледяных прожилок в стенах. Стены ямы высохли, на краях росла трава, кусты багульника, и вниз заглядывали пушистые, как гусята, сероватые цветы - махровики. В яму все время врывался сухой, будто от утюга горячий воздух. С каждым дуновением этого необычайного ветерка Вася ощущал, что в нем крепнут силы. В это время над ним опять раздался отчаянный рев, и та стена, к которой он лежал, прислонившись головой, закачалась. На лицо упала оттаявшая земля. Вася оглянулся и увидел, что справа, в самом углу, топчется огромная, как бревно, волосатая, с костяными наростами на ступне, определенно живая нога. Не помня себя Вася вскочил и отпрыгнул в противоположный конец ямы. Это спасло его, потому что почти сейчас же над ним метнулась темная змея. Прыжок отнял последние силы. Ноги подкашивались, в горле пересохло, сердце стучало медленно и глухо. Вася не выдержал и присел. Он рассматривал стену, у которой ложился спать, и удивлялся все больше и больше. Перед ним стоял удивительный, мохнатый слон. Вернее, не весь слон, а только одна его половинка, как у расклеившегося картонного елочного слоненка. Вторая половина и спина скрывались в толще еще не оттаявшей вечной мерзлоты, которая открылась после того, как со стены ямы-шурфа отвалился слой влажной, холодной земли. Живая половинка слона, которую Вася сначала принял за стену, была не только огромна, но еще и беспокойна. Задняя нога все время ворочалась, бок, поросший густой бурой шерстью, от которой и сейчас все еще пахло паленым, тяжко вздымался. Черный морщинистый хобот то взлетал вверх и становился торчком, то бессильно падал на желтоватый сломанный бивень. Даже четырехклассник мог бы сразу определить, что перед Васей стоял оживший, но все еще скованный вечной мерзлотой доисторический житель ледникового периода - мохнатый мамонт. Разглядывая своего соседа, Вася увидел маленький, свирепо ворочающийся сизовато-карий глаз. Он неотрывно следил за Васей, но вдруг померк, и из него скатилась большая желтая слеза. Она скользнула по ресничкам и повисла на грубых волосах. Мамонт плакал. Он опять поднял хобот и затрубил жалобно, призывно, точно жалуясь на свою удивительную судьбу или выпрашивая помощи и защиты. Васе стало очень жалко этого оттаявшего, ожившего гиганта, который, оказывается, делил с ним все беды плена в холодной яме-шурфе. Мальчик хотел было подойти к мамонту, погладить его, успокоить, но потом решил, что спешить с этим не следует. В школе № 3 еще не проходили мамонтов и правил обращения с ними. Можно было ошибиться. Слабость постепенно исчезала. Захотелось есть. Да так, что даже под ложечкой засосало. Вася осмотрелся и увидел сломанные лыжи и палки, свою лопатку и Сашин топорик, тускло поблескивающую банку консервов. Осторожно, чтобы не попасть под мамонтов хобот, мальчик собрал свое имущество и сломанной лыжей подтащил рюкзак: в нем должен быть хлеб. Но вместо хлеба в рюкзаке были какие-то мокрые, серые крошки, слегка попахивающие керосином, потому что, хотя бутылка была цела, пробка в ней испортилась. Все еще ничего не понимая, но уже догадываясь, что с ним произошло что-то невероятное, Вася покорно вздохнул, вскрыл покрытую пятнышками ржавчины консервную банку и стал есть. Консервы были вкусные, слегка солоноватые, и пахло от них так, словно их только что принесли из магазина. Это успокоило Васю, но он все-таки с горечью вспомнил: "На Новой Земле нашли консервы, которые пролежали на зимовке почти пятьдесят лет..." Мысль эта не только не успокоила его, а наоборот - ему стало грустно, и он пожалел себя. Почему именно с ним вечно случаются самые неприятные вещи? То переведут в женскую школу, то никуда не пускают, то вот попал в такую неприятность, что и сам не разберешь, что же все-таки случилось. Вася вздохнул еще горше, печальней и понял, что даже хорошие консервы без хлеба - не очень приятное кушанье. Удивительное дело, когда он обедал дома, мама вечно покрикивала на него: "Опять без хлеба? Возьми же хлеба, Вася. Ну как можно есть без хлеба?" Тогда Вася обижался, и хлеб для него был одной сплошной неприятностью. А сейчас... Дорого бы он дал за кусочек хлеба! Да что там - хлеба! Просто за сухарь. Притихший мамонт шумно вздохнул и пошевелил хоботом. Его диковатый глаз неотрывно следил за жующим Васей. По толстым, как щетина, волосам опять поползла желтоватая слеза. И потому что Васе было очень жалко самого себя, он пожалел и мамонта. - Бедный... Тузик, - невольно сказал он и даже улыбнулся: собачья кличка так не шла к этому волосатому великану, попавшему в плен вечной мерзлоты. - А ведь и ты, наверно, есть хочешь! Консервы придали Васе силы, и он, разыскав топорик и лопатку, без труда сделал в оплывшей, мягкой стене ямы ступеньки и вылез на поверхность. Мамонт проводил его взглядом, поднял хобот и затрубил - кажется, из последних сил - жалобно и призывно.