Сергей Снегов - Галактическая разведка Страница 3

Так повторялось три раза — багровая жара под грохот труб и невесомость, стремительно нарастающий, пронзительно синий холод под перегрузку, почти удушье, мелодичное розовато-оранжевое возрождение, овеянное теплотой. А потом в последний раз ударил мороз, промчалась жара, и уже по-обычному солнечно вспыхнул потолок концертного зала. Первая часть симфонии кончилась.

Со всех сторон неслись восклицания и смех. Кто-то кряхтел, кто-то оттирал застуженные щеки, кто-то зычно орал: «А ну, автора сюда! А ну, автора!» Большинство торопилось к выходу.

— Он совсем с ума спятил! — негодовал Аллан. — Даже от Андре не ожидал такой нелепицы! Зачем вы меня сюда притащили?

Лусин молча наблюдал за взволнованными зрителями, а я возразил:

— Никто тебя не тянул, ты сам пришел. И что тебя ожидает, знал отлично. Я предупреждал, что музыку Андре могут вынести лишь здоровяки.

— Я здоровяк, но и мне нестерпимо! Неужели и во второй части такой же страх?

Я протянул ему пригласительный билет. На нем было напечатано: «Андре Шерстюк. Гармония звездных сфер. Симфония для звука, света, тепла, давления и тяжести. Часть первая — Круговорот миров. Часть вторая — Люди и небожители. Часть третья — Вечное как жизнь».

Аллан хмыкнул и повеселел.

— Здесь еще одного компонента не хватает: запаха, — пророкотал он, посмеиваясь. — Вот бы смердящее аллегро и благоухающее адажио! Чтобы полнее впечатление, как по-вашему?

— Успех! — с уважением сказал Лусин. — Все потрясены. Равнодушных нет. А?

— Не «а», а «ч». Чепуха, — сказал я. — На вторую часть осталась лишь треть зала.

— Новизна. Понимают не сразу.

— Занимайся лучше своими диковинными новыми формами, а не музыкой, — посоветовал я. — Твоего бога Гора с головой сокола, может, удастся приспособить для защиты от летучих мышей на дальних планетах, а на что пригодится новое творение Андре?

4

После неистовой первой части вторая показалась спокойной. Возможно, впрочем, что мы пообтерпелись. Главным в ней был свет — клубящаяся зеленовато-желтая тьма, красные вспышки, змеящиеся фиолетовые полосы, искры и стрелы, рушащиеся с потолка, как при полярных сияниях, потом все постепенно затянуло розовым теплым туманом, в нем хотелось понежиться, чувства и мысли засыпали.

Все это происходило под мелодичное звучание электронных голосов, тяжесть и давление то мерно нарастали, то исчезали, холод налетал не так пронзительно, как раньше, сменявшая его жара не так обжигала.

В общем, эта часть мне понравилась. Ее можно было терпеть, а для произведений Андре это уже немало. Зато в третьей части нам снова досталось. «Вечное как жизнь» могло вогнать в гроб любого. Андре, видимо, хотелось доказать, что жизнь штука непростая, и он достиг цели. Нас обжигало, леденило, оглушало, ослепляло минут двадцать, если не больше.

Симфония уже окончилась, а все в зале сидели, опоминаясь. У некоторых был до того измученный вид, что я расхохотался. Аллан шумно ликовал. Так с ним всегда. Необычное сперва озадачивает его, потом приводит в восторг.

— Крепкая симфония! — орал он. — Обрушить этакий концертище на существа с Альфы Центавра или Сириуса— там они не очень костисты, — останется мокрое пятно! Нет, здорово!

По пустеющему залу разнесся голос: друзей автора симфонии просили к восточному выходу. Аллан помчался, обгоняя выходящих, мы с Лусином не торопились. Я знал, что Андре меня дождется.

У восточного входа быстро скопилась кучка приятелей. Я устал пожимать руки. Хорошенькая Жанна Успенская, жена Андре, сияла. Она неумеренно торжествует, если Андре что-нибудь удается, и надо сказать, ей часто приходится торжествовать. В данном случае, впрочем, она могла бы радоваться и не столь открыто.

Она громко сказала:

— Ты изменился, Эли! Просто не верится, такой ты загорелый и добрый. Послушай, ты не влюбился?

Я знал, почему она говорит громко, и мне это не понравилось. К нам приближались Леонид Мрава и Ольга Трондайк.

Грозный Леонид на этот раз казался почти веселым, а Ольга как всегда была уравновешенна и светла. Она, конечно, поняла намек Жанны, но и виду не подала, а Леонид с такой силой тряхнул мою руку, что я охнул. Этот великан — они с Алланом вымахнули до двух метров тридцати — вбил себе в башку, что я стою у него на дороге. Боюсь, Ольга поддерживает в нем это заблуждение. Это тем удивительней, что, не в пример Жанне, Ольга совсем лишена кокетства.

— Я рада, что вижу тебя, Эли, — сказала Ольга. — Ты, кажется, улетал на Марс?

— А чего я не видал на Марсе? — буркнул я. — Мы монтировали седьмое искусственное солнце на Плутоне. Слыхала о таком?

— Конечно. Желто-красный карлик нормальной плотности, мощность восемь тысяч альбертов. Я недавно вычислила, что этой мощности не хватит для нормального функционирования. Ты не ознакомился с моей запиской, Эли?

— Нет. От твоих записок у меня голова болит — так они учены!

Ольга не обиделась и не огорчилась. Она слушала, ровная и розовощекая. Уверен, она и не вдумывалась в содержание моих слов, с нее достаточно, что я говорю. Она слушает один мой голос. Жанна встряхнула локонами, они у нее длинные и так светлы, что издали кажутся седыми.

— Ты не ответил на мой вопрос, Эли!

— Да, — сказал я. — Влюбился. И знаешь в кого? В тебя. Я долго скрывал, но больше нет сил. Что ты теперь собираешься делать?

— Переживу, Эли. А может, расскажу Андре, пусть он знает, каковы его друзья.

Она повернулась ко мне спиной. Жанна так хочет всем нравиться, что сердится, когда над этим подшучивают.

— У Аллана интересное сообщение, — сказал я, чтобы перевести разговор на другое. — Аллан, повтори-ка, что ты говорил нам.

И снова, как перед тем мы с Лусином, никто не отнесся серьезно к новостям Аллана! Его выслушали равнодушно, словно он делился пустяками, а не самой важной информацией, когда-либо полученной человечеством. Сегодня, вспоминая те дни, я не могу понять, почему нами овладело такое непростительное легкомыслие. Оно было тем непостижимей, что Леонид и Ольга, капитаны дальних звездолетов, уже и в то время слыли опытными астронавтами. Кто-кто, а они должны были сообразить, что означает открытие в звездных мирах, на наших галактических трассах, существ, равных нам по разуму и могуществу. Леонид поступил еще легкомысленней, чем я. Он попросту отмахнулся от Аллана. Наше маленькое искусственное солнце на Плутоне интересовало его больше.

— Удивляюсь вашему консерватизму, — сказал он. — Сперва монтируете огромный спутник, потом разжигаете, пока он не превратится в крохотное светило, и тратите на это столько же лет, как и два столетия назад наши деды. А зачем? Звездный Плуг за месяц работы зажжет десяток искусственных солнц всех проектированных размеров и температур. Не нужно ни монтажа, ни разогрева, короче, ничего, кроме приказа: зажечь и доставить на место солнце!